Встречная полоса
Шрифт:
Пальцы сжимали рукоять пистолета, в комнате стало очень тихо. Михаил вытащил складень, щелчком выкинул лезвие, убрал обратно. Отец Феогност поерзал в кресле, устраивая свое тучное тело поудобнее, и пробормотал:
– Он сказал, что та машина протаранила его…
– Хорошо, я понял! – оборвал его Стас, чувствуя, как от ярости у него сводит губы и немеет язык. Сейчас нельзя сдаваться эмоциям, их время еще не пришло. И как скоро оно наступит, зависит от этой похотливой туши.
– Спой, птичка, – пробормотал Роман, изучая снимки в «мыльнице» Леши. Поп вскинулся,
– Не могу. Тайна исповеди охраняется законом. – Он победоносно взглянул на Стаса.
– Конечно, батюшка, конечно. Как и тайна частной жизни. Статью не помню, врать не буду. Но нарушу ее легко и непринужденно, а сначала прострелю тебе башку, – пообещал Стас и рявкнул, грохнув ножками стула по паркету: – Говори, скотина, извращенец! Или я тебя вместо шлюхи использую! Все используем, по очереди!
Батюшка вжался в кресло и затравленно осмотрелся. Открыл рот, закрыл, вцепился пухлыми ручонками в бороду и заговорил.
Он знает Огаркова давно, с того момента, когда в стране началась эпидемия по реституции церковной собственности. Храм в Сокольниках чем-то приглянулся чиновнику и с тех пор ни в чем не нуждался. Отец Феогност быстро занял пост настоятеля и почти полтора десятка лет еженедельно отпускает Огаркову грехи.
– Вот отсюда поподробнее. – Стас положил «беретту» себе на колени, локтями оперся на спинку стула.
Поп кивнул и пустился в воспоминания. Рассказал о том, как Огарков выбивал для храма госфинансирование на восстановление, как приезжал контролировать ход работ, как лично искал специалистов-иконописцев, как просил на исповеди помолиться за его больного сына.
– Не понял, – прервал Феогноста Стас, – еще раз. Какого сына? У Огаркова есть сын? Я слышал, что у него дочь от первого брака и внук…
– Да-да, дочь у него была, – подтвердил поп, – с ней тоже не все благополучно. Мать ее умерла, девочка повредилась рассудком, ее пришлось сдать в больницу.
– Когда это было?
– Сейчас. – Поп поднял глаза к хрустальной люстре, пошевелил губами и выдал: – Пятнадцать лет назад. Как раз в тот год, когда у Анатолия Сергеевича родился сын.
– Врешь ты, папаша, – заявил Михаил, – нет у него сына. Аллочка бы нам сказала.
– Аллочка, – махнул на него поп, – что она знает, ваша Аллочка! – Он злобно глянул на Стаса, на подпиравшего стенку Лешку и сжал кулачки.
– Еще раз, – потребовал Стас. – У Огаркова была семья. До того, как он переехал в Москву. Так?
Поп кивнул, уставился в пол.
– От первого брака у него есть дочь. Пятнадцать лет назад она родила Огаркову внука. Так? А как тогда? – Стас растерялся, увидев, как Феогност качает головой.
– Ты давай не темни! – Михаил снова вытащил складень.
– Что-то идея заменить тобой шлюху мне нравиться начинает.
Феогност не реагировал, он пялился на свои босые ноги и терзал бороденку. «Вырвет сейчас волосок и улетит, как старик Хоттабыч. Или охрану Огаркова сюда вызовет», – подумал Стас. Надо торопиться. Мычащая Лидия бьется в дверь кладовки, да и шлюха наверняка давно греет уши. Ждать нельзя.
– Давай говори, и расходимся, –
Михаил за спиной Феогноста покрутил пальцем себе у виска и принялся играть в ножички на ореховом паркете.
– Вы не так поняли, – проблеял поп, – да, дочь у него есть. И она родила Огаркову сына. От своего отца. Ей было тринадцать лет. После родов она сошла с ума и попала в лечебницу. Мать девочки наложила на себя руки, я отпевал ее заочно, когда увидел справку, что женщина была не в себе. Это допускается… А мальчик жив, он находится в интернате, у него редкое заболевание, и он не может обслуживать сам себя. С ним постоянно находятся люди – врачи, санитары. Он растет, сердце у него здоровое, он проживет долго. А интернат находится на полном содержании господина Огаркова, он оплачивает все счета и часто навещает ребенка. Знаю, что его зовут Виктор, ему пятнадцать лет.
Молчали все, кроме Михаила. Он отвернулся, вцепился пальцами в рыжие вихры на голове и шептал что-то себе под нос. Потом не выдержал, вскочил с дивана, вышел в коридор, Лешка ринулся следом. Вой Лидии сразу стих, долбежка в дверь кладовки прекратилась.
– О господи, – Роман сел на место Михаила, – убийца, извращенец. И до кучи – инцест. С больным недееспособным потомством в результате. Это не человек, это урод, мутант, как Цупикова, только моральный. Не зря их тянет друг к другу…
– Он духовный, ранимый человек, он глубоко страдает! И жаждет замолить свой грех! – вскочив с кресла, заорал батюшка в лицо Роману. – Набожный, щедрый прихожанин! Он…
– А ну сядь! – Стас говорил сквозь зубы, боролся с тошнотой. Чувство такое, что провалился даже не в грязь – в канализацию и окружающая субстанция вот-вот накроет с головой.
Под дулом «беретты» Феогност рухнул в кресло, свел глаза к переносице.
– Где находится этот интернат? – выдавил из себя Стас. Еще минута, и его вывернет на паркет. Или на цвета топленого молока божественно мягкий ковер.
– Где-то в Подмосковье, – выдал Феогност, – там недалеко церковь есть, Анатолий Сергеевич часто заезжает туда, чтобы оставить пожертвования и заказать молебен о здравии раба божьего Виктора. Он тратит на помощь несчастным и обездоленным очень большие деньги. Его благотворительными делами занимается целый отдел в его новом офисе… Я больше ничего не знаю, ничего! – завизжал поп, услышав щелчок предохранителя.
– Пошли! – От голоса попа рвотные позывы возобновились, Стас кивнул Роману и направился к двери.
Позади что-то зашуршало, хлопнулось на пол, послышались шаги босых ног.
– Проваливайте, пошли прочь! – в спину гостям проорал отец Феогност. – Проклинаю вас! Анафема, анафема! Да будешь ты изгнан за порог святой церкви, предан будешь на вечные муки! Как огонь угашается водой, так да угаснет свет твой во веки веков! Да проклянут тебя небеса, и земля, и все, что на них есть святого!..