Встречная-поперечная
Шрифт:
Пусть лучше так, честно. В том, что она потеряла три рубля за урок, никто не виноват, кроме обстоятельств.
Она могла бы еще месяца два дурачить семейство Опренских, вытянув из него немалую сумму, а потом скорбно констатировать, что Нюта не справляется.
Многие ее коллеги так бы и поступили. Но это было бы ложью, а мама учила Машу не идти на сделки с совестью. Наказание все равно нагонит, не сейчас, так позже.
Мария постаралась изгнать неудачи из головы и сосредоточиться на поисках других учеников.
Однако вечером,
Дав курьеру на чай, Маша открыла коробку и принялась с удивлением рассматривать ее содержимое.
Фунт дорогого хиндусского чая, полфунта амазонского кофе, конфеты с марципаном, монпансье, сливочное печенье…
В коробке был конверт. Маша с жадностью прочитала послание, написанное твердым мужским почерком:
«Глубокоуважаемая Марья Петровна, спасибо, что повлияли на Нюточку. Дочь – отрада моей жизни, позднее дитя, оттого пекусь о ней непрестанно. Знаю, балую безмерно и плоды сего пожинаю. Однако мы, родители, со всем опытом нашим прожитых лет, для нынешнего поколения уж не умны и не модны. Все-то черпают они из вольнодумной прессы и книг. Нюте полезно было услышать чужое мнение, здравое и доброе. Потому примите небольшой презент и компенсацию затраченного времени. Еще раз с благодарностью,
Искренне,
Граф Виталий Семенович Опренский…»
Кроме письма в конверте лежали две десятирублевые ассигнации.
Первым порывом Марьи Петровны было написать ответную записку с благодарностями и вернуть деньги. Но затем она призадумалась, держа конверт в тонких пальцах.
Словно в подтверждение ее мыслей в приоткрытое окно ударил порыв ветра, уже не летнего, а прохладного, сырого, напомнив, что осень не за горами и надобно конопатить щели.
Дом, что Маша арендовала у дальней родни нового маминого мужа, нуждался в ремонте, пусть мелком, но регулярном и от того затратном.
Пора уж было позаботиться о покупке сорока пудов угля на зиму и оплате услуг ведуна, чтоб тот заговорил крышу от протекания. В случае чего, родня Михаила, конечно, на улицу не выгонит, но Маша считала делом чести в точный срок платить за съем и прочие услуги.
Опренские оплатили больше половины стоимости аренды. Если бы Нюта осталось Машиной ученицей, семья потратила бы намного больше.
И, в конце концов, это был подарок.
Потому Маша решила, что совесть не всегда должна повелевать здравым смыслом и прагматизмом, и положила ассигнации в шкатулку к остальным деньгам, отложенным на необходимые расходы.
Она неспешно вскипятила воду, растягивая удовольствие, сполоснула кипятком фарфоровый чайничек, заварила чаю и села пить его у окна. Конфеты были чудо как хороши, а печенье таяло во рту.
А утром чудеса продолжились. По рекомендации от Опренских к Маше явилась бойкая девица в брюках, пышной блузе и мужском галстуке.
Представившись активисткой и борцом за права поперечных созданий,
Маша живо представила просвещенную кикимору или луговое лихо и раскрыла рот, чтобы отказать девице, однако та сунула ей запечатанную сургучом записку от графа Опренского.
«Сия девица – дочь графа Миронова. Говорит много, сумбурно, но искренне. Рекомендую брать с нее не менее четырех рублей за урок», – скупо, но емко гласило послание.
– Раньше языки Поперечья изучали? – медовым голосом поинтересовалась Маша у лучащейся чувством собственной значимости барышни. – Нет? Тогда начнем с азов.
Еще в середине августа задули ветра с севера, и местные жители наперебой заголосили о приближении суровой зимы, какой давно не видывал Стольный града Новгород.
Маша все тянула с покупкой дров и угля, словно что-то предчувствовала.
Жизнь вроде как текла спокойно, тихо, как любила Мария: между уроками и к оным подготовкой, приготовлением скромной пищи на крохотной кухоньке, уходом за комнатными растениями и прогулками.
Но что-то свербело, закипало в душе, словно в преддверии изменений.
Сны снились странные, будто Мария убегает по лесу от чего-то страшного и непонятного. Но то, что пугает ее, одновременно привлекает. Во сне Маша каждый раз поворачивала обратно в чащу… и просыпалась.
Она пожаловалась на сны в письме маменьке.
«То дух авантюризма, присущий твоему покойному батеньке, – ответила та. – Я знала, что однажды он тебя позовет. Сопротивляйся ему, доченька. Помни судьбу отца. Не минует беды тот, кто не ценит блага повседневные, Высшими силами даденые.
А у нас все хорошо…»
Маменьку Маша еще два года назад «отпустила» замуж.
Ольга Матвеевна посвятила дочери свои молодые годы, взрастила ее, не щадя сил, и дала образование. И даже сейчас, вопреки порывам сердца, не ответила бы на ухаживания земского врача Михаила Остаповича Волынки, продолжая опекать кровиночку, да Маша настояла.
Ну вот зачем, скажите, красивой, нестарой даме сидеть подле взрослой, самостоятельной девицы с образованием и профессией, когда можно еще найти личное счастье?
«Замуж, – велела Маша. – И немедля, пока жених на медицинских курсах в столице и руки просит».
Михаил Остапович маменьке понравился сразу. Был он основателен, неболтлив и добр. Мария с ним сдружилась, как и с дочерьми его от покойной жены, радуясь расширению родственных связей. Они переписывались и слали друг другу подарки на именины и Рождество.
Правда, Ольге Матвеевне пришлось переехать в Рязанскую глушь, и Маша очень скучала, особенно в первое время. Потом привыкла и даже научилась извлекать пользу от отсутствия родительской опеки.