Встречник, или поваренная книга для чтения
Шрифт:
Что тут можно добавить? Гарем под рукой, а супруг изменяет гарему с другой. Тут — открыто сказать не пора ли? — возникает вопрос о морали. Был с султаном серьезный, большой разговор. Пригласили его на персидский ковер и просили его объясниться: что он делает с этой девицей?
От такого вопроса увяла трава. Что-то мямлил султан, подбирая слова, и о чем-то смущенно просил он… Но любовь придала ему силы.
— Я люблю эту женщину! — крикнул Карем. — И любить ее буду до гроба!
И султан распустил нелюбимый гарем, а Селима послал на учебу.
Правда —
Вышла правда в сверкающий зал — из забвенья, из тьмы, из тумана, отвели для нее пьедестал, тот, что раньше служил для обмана. Натерпелась она на веку, надорвала сермяжные жилы, ну и хочется быть наверху. А чего же? Она заслужила.
И она улыбается в зал, как всегда, и проста, и желанна. Возвышает ее пьедестал — тот, что раньше служил для обмана.
Сколько было радости! Туш. Цветы.
Удивлялись искренне:
— Это ты?
Сомневались дружески:
— Ну, даешь! Неужели правда? А может, врешь?
И в душе почувствовав: не к добру, — отвечала правда:
— А может, вру. Правда-то я правда, да только я не вдохну не выдохну без вранья.
Растерялись граждане: как, опять? Как же, чтобы правда — и стала врать? Но один очкастый прошел вперед:
— Так она ж, товарищи, врет, что врет. Если ты, товарищи, врешь, что врешь, это правда чистая, а не ложь!
Тут, конечно, мысли у всех вразброд:
— Ну, а если врет она, что врет, что врет?
— Или даже больше, — шумел народ, — врет она, что врет она, что врет, что врет?
— Наврала с три короба, а лжи ничуть?
— Ну, загнул очкастый, не разогнуть! Это ж чтобы правды на грош набрать, сколько ж полагается нам наврать?
Выбор гения
Науке просто повезло с Ньютоном, что не был он бездельник и глупец, не говорил с начальством грубым тоном, не разбивал доверчивых сердец, что отличался скромным поведеньем, был чист и безобиден, как дитя, всем будничным, житейским тяготеньям всемирное навеки предпочтя.
Науке просто повезло с Ньютоном, что он не пил и в карты не играл, не нарушал общественных законов и тех, что сам в природе открывал.
Когда бы он присвоил чьи-то деньги и за растрату угодил в тюрьму, закона мирового тяготенья, конечно, не доверили б ему.
И кто б сегодня знал тогда Ньютона? Не допустил бы просвещенный век, чтоб открывал всемирные законы морально ненадежный человек.
Равновесие в природе
Кочуют деньги по дорогам — и золотой, и медный грош. То их скопится слишком много, то их со свечкой не найдешь.
Подобно им кочуют мысли — случайный гость и частый гость. От денег мысли не зависят, они всегда кочуют врозь.
И будет вечно, как бывало с тех пор, как существует свет: где много денег, мыслей мало, где много мыслей — денег нет.
Путь истины
Шумер собрался истину сказать. Хотел ее изобразить
И египтянин пил из родника, наполненного мудростью и силой. Ему б куска папируса хватило, но не хватало этого куска.
А древний грек? Ведь этот древний грек избороздил всю Грецию кругами. Но было даже в городе Пергаме с пергаментом неважно, как на грех.
И в наши дни заботится прогресс об истине, как о великом благе. Но что же делать, если нет бумаги? Для истины ее всегда в обрез.
Слово современников о господине де Бозе, секретаре французской академии надписей и хранителе королевской коллекции медалей
Когда грядущий человек заявит вам на всем серьезе, что все, чем славился наш век, давным-давно почило в Бозе, — не удивляйтесь: этот Боз — наш знаменитый современник, он занимает крупный пост в одной из крупных академий.
Сегодня на вершине он, отечества великий отпрыск. Все надписи со всех сторон к нему стекаются на подпись. Его король благодарит, и — на приеме ли, на бале — всегда он помнит: Боз хранит его коллекцию медалей. И он спокойно кофе пьет и возлежит в удобной позе. Уверен он: не пропадет все то, что почивает в Бозе.
Недаром он, мудрейший Боз, лауреат различных премий. Его бы называли: босс, — когда б он жил в другое время. При этом он, почтенный Боз, хоть от других людей отличен, ничуть не задирает нос, он очень прост, демократичен. К нему — об этом знают все — пришел ничем не знаменитый не то Руссо, не то Руссе — фамилия его забыта, но он пришел и был спасен, и говорят, что в нашем веке Руссе… нет, все-таки Руссо как будто делает успехи. И может статься, что потом, когда-нибудь — в стихах ли, в прозе, — он всем поведает о том, что в наши дни почило в Бозе.
Демосфен
На греческой площади людно. Усталый и спавший с лица, какой-то оратор приблудный тревожит умы и сердца.
Афинское жаркое лето, его не отыщешь, оно давно уже кануло в Лету, куда-то на самое дно.
Кольцом окружая столицу, столетья над нею встают. А там, у подножья толпится ахейский рассеянный люд.
А в центре, как огненный кратер, как пламя, что рвется из тьмы, грохочет, клокочет оратор, тревожа сердца и умы.
Но что-то не видно тревоги, скучает ахейский народ и прямо оратору в ноги оливки лениво плюет.
И зря вдохновения реки струит исступленный пророк…
Эх, греки, эх, древние греки, вам даже и древность не впрок.
Укрощение строптивых
Строптивому судьба не тетка, ему повсюду неуют: где кроткому дают на водку, строптивого за пьянку бьют. Строптивого жена не любит, и дети у него не мёд. Где кроткие выходят в люди, строптивый голову свернет. Не сядет он в машину «Волга», ногами кормится, как волк. Живут строптивые недолго: почертыхался и умолк. А кроткий всеми уважаем: работа, крепкая семья. С ним ласкова жена чужая — та, что строптивому своя.