Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– Однако я не замечал, что пациенты боятся профессора… - взяв трубку в зубы, засомневался Мегре.
– Боятся, еще как... Особенно после этого случая...
– сказал, боязливо оглянувшись по сторонам.
– Какого случая?
– спросил Мегре, механически сделав тоже самое
– Несколько месяцев назад профессору показалось, что в санатории организовался коммунистический кружок, цель которого - его, Перена, низложение. И что вы думаете?! Через день четверо пациентов исчезли из санатория вместе с пожитками! С тех пор многие его за глаза зовут его Цербером.
– Паранойя не брезгует
– Так вы думаете, что именно он организует...
– Убийства и исчезновения, о которых я вам говорил?
– Да...
– Ничего я не думаю, что вы!
– неожиданно для Мегре испугался Катэр.
– Я вам вообще ничего не говорил, потому что не хочу потерять работу, а может, и жизнь
– Да, да, конечно. Расскажите тогда о Люсьен.
– Люсьен - это та еще штучка, - болезненно сморщил лицо садовник.
– В четырнадцать лет ушла из дома. Год болталась с хиппи в Нидерландах и Швеции, жила на свалках и заброшенных домах, моталась по миру, была в Индии. Это на вид она такая скромница в школьном фартучке и девичьей юбочке. Мадам Пелльтан рассказывала, из какого притона ее забрала. И не забрала, а с матроса сняла. А перед этим с нее другого матроса пришлось снять. А наркота? Да она все на свете перепробовала! Перен, считай, с того света ее вытащила, так ее ломало.
Мегре захотелось на набережную Орфевр.
В пивную «У дофины» напротив комиссариата.
Ему захотелось войти туда со свободной головой, сесть прямо и выпить пива или пару-тройку стаканчиков белого вина. Закончив расследование, он всегда ходил к «Дофине» один или с друзьями.
Да, после разговора с Катэром Мегре счел, что узнал все необходимое. Он узнал все, что хотел, установил движущие силы событий, и был огорчен этим.
Почему? Да потому что, если ты, проводя следствие, перестаешь узнавать новое, значит, следствие можно заканчивать. А это грустно, заканчивать следствие.
Так же грустно, как грустно писателю заканчивать книгу. Даже грустнее – писателя, распрощавшегося со своим детищем, в лучшем случае, ждут слава, ждут критики, ждет гонорар и отпуск под пальмами в окружении красивых женщин и напитков. А в худшем – решимость все же написать такое, что, наконец, бросит к ногам все вышеперечисленное.
А что ждет следователя, сдавшего дело в архив? Другое дело. Например, хищение партии лягушек. В худшем случае, хищение партии лягушек из кафе в рабочем предместье. А в лучшем случае, из La Coupole, ресторана богачей.
– Размечтался...
– усмехнулся своим мыслям комиссар.
– Из ресторана La Coupole... Нет, даже дело о краже наволочек из ночлежки в пригороде Бобиньи теперь тебе заказано. Хотя, почему заказано? Пойду завтра к профессору, скажу, огорошено почесывая затылок, что ничего нового по делу Лу узнать не удалось. Да вот, не удалось. И потому нельзя ли прописать еще таблеток? Успокоительных? Чтобы подольше оставаться в постели, а не бегать, как старая ищейка вдоль ограды санатория.
– Да нет, не нужно вам таблеток, - доброжелательно улыбнется профессор. – Я вам другое дело пропишу. Представляете, вчера у меня носок пропал... – нет, так он не скажет – интеллигент все же потомственный. Он скажет:
– Понимаете, у меня пиджак английской шерсти
Тут послышались серебряные звуки гонга, и Мегре обо всем забыл. Обо всем, кроме того, что чувствует faim de loup[23], а на обеденном столе его ожидают телячьи отбивные а ля «Эм-эм» изготовленные по методике, выуженной Рабле из кулинарной книги Куртина «Рецепты мадам Мегре».
18. Не в этой жизни
За ужином Люка рассказал комиссару о встрече с мадам Пелльтан. С ней ему удалось переговорить по дороге из поселка в санаторий:
– Говорили мы недолго, она спешила домой, видимо, что-то недоброе чувствуя, ваше вмешательство, что ли? После нескольких слов о новом кюре, о погоде, селях, я сказал, что потрясен смертью Делу, который, вероятно, был достойным человеком и видным мужчиной. Она молчала, сжимая губы, но, когда я продолжал говорить о том же, взорвалась, закричала, что он сатана, последний негодяй, соглядатай и заслужил свою смерть, что человек, восхваляющий этого подонка, сам подонок, и достоин одного лишь презрения. В самой середине ее монолога мне показалось, что она играет роль ненавидящей женщины, довольно посредственно играет. Из этого я сделал вывод, что...
– Выводов, мой друг, пока не надо, - сказал комиссар, с удовольствием поглощая отбивные а ля «Эм-эм».
– Последнее время я что-то их боюсь.
– Я ж говорил, вам, что надо было не трясти стариной, а играть в шахматы...
– Что ж поделаешь, Люка, я же Мегре, не Капабланка.
– Лучше вы были бы Капабланкой. Я бы с большим удовольствием вам проигрывал.
– Не в этой жизни, Люка, боюсь, не в этой жизни. Я слышал, после ужина собирается ваш кружок?
– Какой кружок?! Коммунистический? Его же закрыли?
– испуганно заморгал Луи де Маар.
– Драматический, - Мегре показалось что один из членов большевистского подполья остался не обличенным.
– А, драматический... Да, собирается. А что, вы решили, наконец, записаться?
– Наоборот, выписаться. Хотел переговорить с Переном насчет моей досрочной выписки.
– Вряд ли у вас получится выписаться. И переговорить. Они заканчивают поздно.
– В таком случае, поговорю с ним завтра утром.
– Может, партию? Обещаю вам Испанское начало с сюрпризом?
– Потом, Люка... Потом, когда все закончится.
– На этот раз вы не сказали: «боюсь, не в этой жизни».
– Видите ли, я еще не решил, что скажу профессору завтра.
– У вас есть альтернатива!?
– изумился Люка.
– Да. Я могу сказать ему, что следователь... как его...
– Лурье...
– Да. Я могу сказать ему, что следователь Лурье правильно выбрал преступника, а могу сказать, что нет, не правильно...
– Не понимаю! – поискал что-то Люка в глазах собеседника.
– Вы, комиссар Мегре, раздумываете, говорить правду или нет?