Встретимся в суде
Шрифт:
О муже Турецкий заговорил по наитию, перебрав уже все, какие только можно, зацепки. Если финансовые аспекты не заставили Криворучко дрогнуть, перейдем на личные…
— Нет, вы не хотели убивать своего мужа, — повторил Турецкий, понимая причины удивления Криворучко: до сих пор следователь ее только обвинял, а теперь вдруг ни с того ни с сего оправдывает. — У вас не было на это причин. Вы прожили вместе столько лет, вас связывало множество повседневных нитей, общее прошлое… Если бы хотели от него избавиться, развелись бы, причем гораздо раньше: вы оба — самостоятельные, обеспеченные люди, у вас не было детей. Вы не заказывали Руслана Шарова.
Марина Криворучко шумно,
— Нет, — жалобно прошептала она, — я не заказывала моего мужа… Я этого не делала…
— Но кто-то его убил.
— Я не могла… Вы же сами только что…
— Но кто-то же его убил?
— Но я же его не убивала!
— Тогда кто?
Турецкий нависал над сидящей Мариной, твердя одно и то же:
— Кто его убил? Я верю, что это не вы, но тогда кто? Кто убил Руслана Шарова? Кто его…
— Это Леонид! — вырвалось у Марины. Тут же она сделала судорожное движение, подалась вперед всем корпусом, точно желая нагнать и схватить вырвавшееся слово. Но слово, как гласит поговорка, не воробей, поймать и вернуть его — вне человеческих возможностей. И, потому ли, что слово все равно было произнесено, потому ли, что усталость от допроса вызвала нервную реакцию, госпожа Криворучко начала лихорадочно уточнять хриплым, надорванным голосом. — Это Леонид Ефимов и… кроме него… Дагилев, Логунов… Я этого не делала! Я не хотела смерти Шарова!
— Кто такие Дягилев и Логунов? — Получив долгожданный «момент истины», Турецкий не собирался бросать дело на полпути и откровенно «дожимал» Криворучко.
— Дагилев… Антон… бывший спецназовец, мой телохранитель. А Логунов — завгар «Уральского инструмента». У него еще сыновья — Толя и Сергей… Такие же амбалы, как папаша… — Марина прижала пальцами тревожно бьющуюся жилку на бледном, покрывшемся потом виске. Голос у нее окончательно сел. — Извините, мне трудно говорить…
— А вы напишите, — пришел ей на помощь Турецкий, пододвигая стопку бланков допроса свидетеля и шариковую ручку.
Марина Криворучко, как это называется на профессиональном арго следователей, «поплыла». Она покрывала листок за листком убористыми описаниями махинаций, совершенных ею совместно с Леонидом Ефимовым. Не скрыла, что в убийствах «реаниматоров», за исключением гибели Шарова, она, наряду с Ефимовым, выступала в качестве не только заказчика, но и организатора. По мере того как количество строк, начертанных темно-синими, казенного цвета чернилами увеличивалось, лицо Марины становилось все более спокойным, почти умиротворенным, только щеки пылали.
От собственных признаний Марина испытывала какое-то напряженное удовольствие, словно, давая сведения, на основании которых ее должны будут отправить в тюрьму, она избегает другой, худшей кары, которая нависла над Марининой головой со времени того разрушительного разговора с Ефимовым…
Седьмая картина из прошлого КРЕСЛО, В КОТОРОМ НЕКОМУ СИДЕТЬ
После знаменательной ссоры, предлогом для которой послужила несостоявшаяся покупка загородного домика, Марина почувствовала, что жизнь ее изменилась. Нет, внешне все осталось по-прежнему: ее Будда, что ни говори, был Резиновый, а не Железный и простил ей прежние интрижки — ей, для которой он, как уверял неоднократно, и работал, и дышал. Но внутри какой странный махровый цветок новых отношений
Встречи с Леонидом после серьезной семейной разборки исключались: только на деловой почве, только в таких местах, где секс был бы невозможен или затруднен. Это устраивало и Марину: ее личная жизнь представляла собой теперь такой сложный клубок, что возобновление прежних отношений с Ефимовым не доставило бы ей удовольствия. И тем не менее теперь она иногда подумывала: может, если бы она исхитрилась вернуться к прежнему, все могло бы сложиться иначе. После секса Леонид становился добрей… Если от Марины требовалось обмануть Шарова ради того, чтобы спасти, почему она не пошла на такую жертву?
Но нет, подобные рассуждения — следствие угрызений совести, попытка не замечать очевидного. Настолько подобреть Леонид не мог, даже после самого феерического сеанса плотской любви. Что касается авантюры, затеянной Мириком Вишневским, Ефимов не мог спрыгнуть с этого самолета. Деловые интересы всегда стояли для него на первом месте. Превыше дружбы. Превыше любви.
— Ты соображаешь, что несешь? — отчаянным шепотом спросил Ефимов, когда Марина сбивчиво начала просить пощады для Шарова. Брови его слились в жесткую линию на переносице, в сильном кулаке хрустнул случайно подвернувшийся под руку карандаш. — Мы зашли чересчур далеко. Мы не имеем права останавливаться.
— Не его, — монотонно бормотала Марина, которую всегда удручал гнев Ефимова. — Пожалуйста, пожалуйста, только не его.
— Кого же? — издевательски спросил Леонид все тем же напряженным шепотом. Разговор происходил в офисе одного из главных подразделений «Уральского инструмента», и, хотя в начальственный кабинет без стука не входят, понижение голоса не казалось излишней предосторожностью: не хотелось бы, чтобы что-то из сказанного было услышано извне. — Кого, я спрашиваю? Тебя? Или меня? Кого ты предназначила в жертву? В конце концов, должны остаться ты и я. По-другому не получается.
— Шаров сделает для меня все, — уверяла Марина. — Если так надо, я уговорю его передать свои акции мне, а я передам их тебе. Мирным путем. Разве тебе этого не достаточно? Разве ради получения акций нужны еще человеческие жертвы?
— Шаров многое знает, — отрубил Ефимов, — об остальном скоро догадается. Ты же знаешь, он ученый, у него безупречный аналитический ум. Сопоставляя убийства Парамонова и Райзена со скандалом вокруг «Зевса», он, наверное, уже пришел к правильным выводам. Кроме того, как твой муж, он не может остаться в неведении относительно того, что произойдет с фирмами. К тому же ты знаешь, что договор с «Лодзью» он ни под каким соусом не одобрит… Да что с тобой такое? Откуда такие сантименты в неподходящее время? Неужели вспомнила любовь студенческих лет?