Вступление в будни
Шрифт:
Но Реха… Он взглянул на ее опущенную голову и на светлый пробор в ее темных волосах и почувствовал укол в сердце. Он удивленно подумал: «Похоже, я влюбился…» Она тоже ускользнула от него во время этого проклятого собрания. И в этот момент он пожалел о каждом снисходительном слове, которое сказал девушке, и о своей изношенной рутинной нежности; Реха заслуживала лучшего, если он хотел удержать ее.
– Но почему, черт возьми, ты все время опаздываешь? – спросил студент. – Только не надо говорить, что каждый раз опаздываешь на автобус.
– Так ведь нас никогда
– Вот ты и приходишь к вечеру, знаю я, как быстро ты ходишь.
Курт зажег сигарету, после чего между двумя затяжками произнес:
– Купи себе велосипед. – Он удивился, почему другим не пришла в голову эта простая, близкая к истине мысль.
Эрвин пошевелил большим и указательным пальцами, как при подсчете денег.
– Времени нет, – сказал он, застенчиво улыбаясь; его лицо утратило выражение недоверчивого напряжения.
Они еще немного поболтали, освещая проблему с велосипедом со всех сторон, а затем Николаус встал, пробормотав извинения, и вышел из комнаты. Вскоре после этого он вернулся – Николаус-Чудак, Николаус-Недотепа, – неся на плечах несуразно помятую, ржавую и потертую раму без седла. Он молча поставил ее.
Клаус усмехнулся:
– Ты где достал эту развалюху?
Николаус попробовал хитро подмигнуть, что не соответствовало его нежным глазам.
– Нашел, – просто сказал он. Некоторые кашлянули, и Николаус развеял их скрытые сомнения, сказав: – В дальнем углу цеха. – Он скрыл, что два дня назад лазил там по куче изношенных фланцев, деталей машин и старых кабельных катушек, чтобы найти подходящее место для рисования. При этом он обнаружил воробьиные гнезда под крышей цеха и там же – обломки велосипеда.
– Хорошо, – сказал Шах. Все они обладали талантом находить для своей бригады определенные полезные вещи на территории завода или на складах других бригад; особенно маленький толстый Клаус, он развил талант организации, который другая бригада называла бесстыдным грабежом.
Студент тяжело вздохнул. Возможно, он думал о своей девушке из магазина и об обязательствах на первой странице своего дневника:
– Ладно, помогу ему починить его.
Рольф покачал головой:
– Нет. Он справится сам. А если ему не хватит деталей… – Он улыбнулся Клаусу и тот ответил:
– Хорошо.
Все встали и потянулись, и собрание закончилось.
Шах взглянул на часы, выругался и первым бросился прочь. Эрвин взвалил на плечи свой велосипед, и студент открыл перед ним дверь. Курт угрюмо шагал позади остальных. В коридоре Реха остановилась и подождала его. Она посмотрела на него, и он забыл обо всех красивых фразах, которые он придумал. Он дернул ее за косу.
– Так что? – сказал он.
– Что? – спросила Реха.
– Ничего, – ответил он. Она повернула его.
– Ты испачкался. – Она стерла следы извести с его куртки, прилагая все усилия, чтобы ему было больно. Он молчал, пока она обрабатывала кулаками его спину.
– Какой ты осел, – сказала она. – Просто болтун… Стоишь весь такой из себя у стены и обижаешься.
– Ради
– У тебя его нет, – возразила Реха.
Он повернулся и крепко сжал ее запястья. Коридор был пуст. За дверью, ведущей в мастерскую, стучала пишущая машинка.
– Хорошо, я осел и болтун, называй, как хочешь, – сказал Курт. – Но ты эксцентричная девчонка. – Он отмахнулся. – А теперь давай избавим себя от этих глупых анализов чужого характера. – Он наклонился и поцеловал ее в губы.
На мгновение он почувствовал ее руки на своей шее.
– Не оставляй меня одного, Реха.
Они подумала: «Опять все сначала».
Глава пятая
Через несколько дней Николаус переехал в другой поселок. Рольф настойчивым шепотом просил его об этом – он искал спокойного и надежного соседа, потому как его старый, крановщик, получил квартиру в новостройке. Николаус сразу же согласился; из-за обострившейся предрасположенности к романтике у него в голове сразу возникли образы из американских романов о Среднем Западе. Узнав об этом, Рольф рассмеялся своим хриплым, едва слышным смехом, во время которого его лицо оставалось серьезным.
– Конечно, Николаус, в окно стучат медведи гризли, и каждую ночь происходит настоящая перестрелка.
С трех сторон лагерь окружали сосновые леса, плоские коричневые бараки, песчаные дороги и лужайки, на которых росли дроки, коровяки и дикие астры. Николаус и Рольф жили в узкой комнатке того же барака, где за похожим на трубу унылым коридором жили мастер и Хайнц.
Они сидели на подоконнике. В комнате было темно. Весь вечер они перетаскивали свои шкафы и тумбочки с сине-белыми постельными принадлежностями, располагая их каждый раз под необычным углом, а теперь отдыхали, чувствуя, что ловко превратили свою негостеприимную комнату в своего рода дом.
На столе в пивной кружке увядали шелковисто-красные маки.
– Недолго они простоят, – сказал Рольф. – К утру лепестки опадут.
– Мне они всегда напоминают об одной из картин Ренуара, – отозвался Николаус.
В соседней комнате играли в скат, и сквозь тонкую деревянную перегородку было слышно, как хлопают карты по столу и как мужчины в футболках комментируют каждый ход. В большинстве комнат было включено радио, которое можно было заглушить шумом, и все радиоприемники были настроены на разные волны, и как только дверь в коридор открывалась, в комнату врывалась дикая смесь танцевальной музыки, новостей и оперных партий.
– Как здесь можно работать… – сказал Николаус.
– Привыкаешь. Я здесь не единственный заочник. По сравнению с тем, что здесь было раньше, сейчас тут полная идиллия. – Они устали от рабочего дня, перестановки мебели и от тяжелого жирного ужина. «Настоящая еда лесорубов», – отметил Николаус. Они разговаривали медленно, но тема была серьезной.
Над черными соснами поднималась оранжево-красная луна. Воздух был еще прохладным, а в траве у дороги уже пронзительно стрекотали сверчки.