Вступление в должность

Вакуловская Лидия Александровна

В сопках и сейчас, спустя годы, можно услышать о Сохатом. Притчу не притчу, легенду не легенду, басню не басню, а просто этакий занимательный сюжет с поучительным концом, сюжет, который любят рассказывать старожилы новичкам. Жил когда-то, мол, в тайге, за сопками, такой Сохатый, из бывших уголовников. Дикарем жил, сырой медвежатиной питался. Охотники боялись с ним встречаться. Однажды набрели на его хижину геологи. Они в этих сопках, где мы сейчас металл берем, самородки нашли и на базу возвращались. С ними молоденькая девчонка была, Аленой звали. Она-то и проболталась ему, что металл нашли. Он их спать уложил и всех ночью прикончил. Самородки забрал — и к трассе по тайге махнул. Но один эвен охотник, по

прозвищу Одноглазый, случайно повстречал его и заподозрил. Шел за ним потайным порядком до самой трассы. Там его и взяли. Отпирался, конечно. Но как прижали хорошенько, так и раскололся. Показал тогда враз вот эти самые сопки. Ну, его судили, кажись, вышку дали. Вот до чего человека жадность к золоту доводит.

— Ты молодой, мотай на ус, — закончив рассказ, наставлял старожил новичка, который слушал его разинув рот. — Золото штука паршивая, однако ж такая штука… Если приехал сюда, чтоб на нем работать, то смотри на него как на эту вот гальку, что под ногами у тебя. Я только так и смотрю. Равнодушно смотрю, понял? А глянешь с пристрастьем — ой, паря! — будет тебе не иначе как эта самая крышка-вышка. Усек, о чем я мозгую-толкую? Вот так-то…

Венька Коршун — Красная Лодка

Вся не вся Колыма, а пол-Колымы наверняка знала Веньку Коршуна, по прозвищу Красная Лодка. Правда, в лицо — не многие, а понаслышке — решительно на всех приисках, лепившихся по берегам золотоносной речки Волчья Пасть. Знали, что живет он на промучастке (пяток дощатых вагончиков да десяток деревянных домишек), заскочившем за снежные отроги Чертова хребта, куда не проложено никаких дорог, а есть лишь одна-разъединственная дорога — вертолетом. Был местный, колымский, почти с мальчишества моет золото артельным способом, а это значит, что с весны до зимы в таежной глухомани пропадает. И знали также, что отчаяннее, чем он, парня в этих колымских краях, пожалуй что, и нет.

Дважды в год (и не больше!) Венька покидал тайгу и свое крохотное селеньице за Чертовым хребтом и являлся в райцентровский ресторан. Один раз — поздней календарной весной, когда уже вовсю шумели, освобождаясь от снегов, горные реки и на носу был промывочный сезон, второй раз — поздней календарной осенью, когда трескучие морозы и пурги трубили отбой промывке и когда приисковый и артельный люд, покинув свои драги, промприборы, бульдозеры и иную технику, валом валил из тайги в райцентр, дабы отметить в тамошнем ресторане завершение «золотого урожая» и вообще глотнуть в райцентре малость цивилизации: джаза в ресторане, белой салфетки в парикмахерской, новой киноленты в кинотеатре «Мороз» и еще чего-нибудь такого, не предусмотренного собственной программой.

Поздней осенью Венька, как и прочий народ с приисков и артелей, отмечал в ресторане «золотой урожай» и в то же самое время заключал пари на будущую весну. Поздней весной он появлялся в ресторане в окружении побежденных им соперников, с тем чтобы отметить свою победу над ними и получить причитавшийся выигрыш. Десять лет заключал Венька пари, десять лет выигрывал, и уже один этот факт множил число соперников, желавших потягаться с ним в ловкости на коварной горной речке Лысый Дед, желавших свалить Веньку с пьедестала почета колымского Олимпа и лишить его громкого титула «непобедимый», присвоенного ему не судьями и не жюри, а исключительно людской молвой.

Но покамест лишить и свалить никому не удавалось. Одни приписывали эту Венькину удачливость везучей фортуне, другие — малому росту Веньки (он, дескать, меньше своей красной лодки весит, потому и на воде держится), третьи плели языками разную чертовщину насчет какой-то хитрой машинки, которая, видимо, поставлена в его лодке и которая-то и справляется с бешеным течением Лысого Деда и с его подводными валунами.

Что

до везучей фортуны и хитрой машинки, то это, конечно, была пустая болтовня, а что до легкой комплекции Веньки, то это была чистейшая правда: росту он был невысокого, в кости тонок, плечи — так себе, можно сказать, средней ширины с натяжкой, обувь носил тридцать восьмого размера, который в магазинах мужской обуви идет как подростковый. Но тело его от работы в артели (о чем знает каждый золотостаратель) было налито свинцом, и когда Венька здоровался за руку, в небольшой заскорузлой ладони его чувствовалась большая сила. А с лица он был весьма симпатичен: чернявый, брови широкие, под ними небольшие карие глаза, губы резко очерчены, кожа на сухощавом лице твердая, каленная лихими погодами. Стригся он коротко, но спереди оставлял волнистую челку, косо закрывавшую часть лба. И если кто-нибудь, не знавший в лицо Веньку, искал его в ресторане и спрашивал, не сидит ли за каким-либо столиком Венька Красная Лодка, ему отвечали:

— Да вон он, с косой челкой!

Пари Венька заключал весело. Щуря на будущего соперника смешливый карий глаз, Венька говорил, не щепетильничая:

— Ну что ж, чего ж, я не стеснительный! Запросто с тобой по рукам ударю. Раз тебе охота в ледяной водичке поплавать, давай, друг, плавай.

В ресторан Венька, ясное дело, являлся не один, а со своими артельными товарищами. При заключении пари товарищи выступали в роли Венькиных свидетелей и всем соперникам откровенно вещали неудачу. Как правило, желавших потягаться с Венькой на речке Лысый Дед находилось человек пять-шесть, а один год был просто-таки рекордный: численность соперников достигла круглого десятка.

Говорили, что в первые годы Венька держал пари на деньги, но потом пошел чудить: спорил на спички, на сигареты «Приму», на зубные и сапожные щетки и на прочую ерунду, которая для Колымы, случалось, вовсе не являлась ерундой, ибо в продаже сего товара наблюдалась большая нехватка, что относили на счет нерадивости торговых работников. Поскольку по уговору все проигравшие обязаны были расплачиваться с победителем, то однажды Венька завладел семьюстами коробками спичек, в другой раз получил полсотни зубных щеток и столько же тюбиков зубной пасты, в третий раз увез за Чертов хребет триста пачек дефицитнейшей «Примы», ну и так далее.

Заключая пари, Венька никогда не интересовался, кто такой его будущий соперник, какова его профессия и чем он занимается: геолог ли, летчик-вертолетчик, верхолаз ли какой, а может, и вовсе мастер спорта по лодочным гонкам, чудом заброшенный в их края. Без всяких расспросов на эту тему Венька с каждым ударял по рукам и каждому говорил так:

— Парень ты, как вижу, не из робких. Но Лысый Дед хитрый старик, и ты его не обманешь. Прилетай летом ко мне, Лысый пересохнет, проведу тебя по руслу, покажу все закавыки. Я честно играю, в открытую. А лодку свою крась в любой цвет, кроме красного. Понял почему? Потому по самому, что красный цвет только мой.

К закрытию ресторана все пари были заключены, все детали обговорены. Утром Венька исчезал из райцентра, и искать его здесь не имело смысла. Если кто-то по какой-то причине не укараулил его в ресторане и прозевал заключить пари, то уже не мог заключить до следующей осени.

В августовскую жару, самую палючую колымскую жару, когда солнце исходило белым огнем и воздух раскалялся в дневную пору до сорока — пятидесяти градусов, за Чертов хребет начинали наведываться соперники: потоптать собственными ногами русло Лысого Деда, пощупать собственными руками его донные каменья, приглядеться к его порогам и заворотам и срисовать все это на бумагу, чтобы затем всю зиму мысленно проходить на лодке по этому каверзному маршруту, пока не настанет день, когда уже не мысленно, а реально придется пронестись этим же путем по воде.