Вся эта жизнь
Шрифт:
Телефон в кармане попросился наружу по нужде.
– Вы уже встретились? – спросила нас мать моего сына.
– Все в порядке, не волнуйся.
– Он тебе все рассказал?
– Да, во всех подробностях.
– Ну, и что ты думаешь?
– Вот дырку они от бублика получат, а не Шарапова! – от все души пообещал я и показал телефону руками, как это будет делаться.
– Хорошо, спасибо, – культурно поблагодарила жена. – Побудь с ним потом, если сможешь.
– Обязательно смогу, не волнуйся.
И
Я вдруг вспомнил его маленького, радостно-косноязычного, одолеваемого непослушными словами.
"Очень больно болит!" – жаловался он мне, показывая на сбитую коленку.
"Мы его сделали, мы его стукнули 400 раз!" – хвастался он, победив мальчишку со своего двора.
"У меня так температуры много!.." – говорил он мне по телефону, болея гриппом.
"Сегодня холодно градусов!" – заглядывал он в зимнее окно.
"Этот шум мне даже в ухо попадает!" – рассказывал он про ремонт в соседней квартире.
"Почему ты так долго проснулся?" – спросил он как-то раз, дозвонившись до меня, развратного, в середине дня.
Однажды летом я его спросил:
"Какую ягоду ты ел на даче?"
"Не знаю…" – поник сын.
"Ну, какую? Ну, черную смо…"
"Смалину!" – подхватил он…
Я вспомнил, как мне его вручили на выходе из роддома – белый конверт с неведомым посланием внутри. Жена откинула накидку, и мне предстал мой сын – серьезный, спящий, слепой, в истинно первозданном, божьем виде. Моя надежда, мой завтрашний день.
«Боже мой! Да у него через десяток лет свой такой же будет!» – поразился вдруг я.
Мы не замечаем, как стареем, потому что внутри мы все те же.
Дверь нужной комнаты открылась, оттуда выпала такая же пара, как мы с сыном. Скользнув по нам взглядом, которым их снабдили в кабинете, парочка направилась на выход.
– Ванька Сомов с отцом… – сообщил сын, понизив голос.
Через пять минут вызвали нас. Познакомились, и дознаватель в штатском сказал:
– Ну, все в порядке. Парень во всем сознался. Только, говорит, аспирин предлагал, а не то что вы, мол, думаете! Так что, закрываем мы это заявление, а Сомова берем на заметку. Ну, а тебе, Алексей, спасибо, что не побоялся сказать. Пугали, наверное? Нет? Скажи честно!
– Никто меня не пугал, – пробурчал сын.
– Ну, и ладно, не говори. А кончишь школу – приходи к нам. Работы всем хватит.
– Я
– Вот это дело! – одобрил хозяин кабинета. – Тогда после института прямо к нам! Идет?
– Посмотрим… – первый раз улыбнулся сын.
Распрощавшись так мило, что мне даже не пришлось поиграть мускулатурой, мы с очевидным облегчением покинули настороженное недоверчивое учреждение.
– Ну что, зайдем чайку попьем? Есть время? – поинтересовался я.
– Есть, – ответил немногословный сын.
Мы поднялись на второй этаж дорогого, еще пустого ресторана, вошли в зал и образовали композицию: в центре сюжета – наше интервью с администратором, на втором плане – столики, круглый спор официантов, глубже – балконная дверь, за ней – линялый ситец небес.
Сговорились на два чая с лимоном и кусок торта.
– Да, Леха, история весьма и весьма поучительная. Хорошо то, что хорошо кончается. А ведь могли подставить по полной программе, – развалившись на диване, приступил я к отцовским комментариям. – Ведь сколько раз я тебя учил: «Ничего не бойся, но ухо держи востро!» Говорил? Говорил! А ты что?
– Я видел вчера ваши фотографии со свадьбы. Пап, почему вы с мамой разошлись? – неожиданно спросил сын.
– Потому что я плохой, а твоя мама хорошая, – не задумываясь, ответил я.
– Это не ответ.
«Прокурором будет…» – подумал я, глядя в его строгие глаза.
– Так бывает в жизни, сынок, – устало ответил я, – так бывает…
– Это не ответ!
– Это ответ. Считай, что я во всем виноват.
– Нет, пап, это, все-таки, не ответ. Ты же знаешь, что она тебя ждет.
– Кто ждет?! Кого?!
– Мама. Тебя.
– Леха, ну что ты, ей-богу!.. – поперхнулся я, почуяв, что мой похотливый мир в большой опасности. – Не можем мы уже с мамой жить вместе! Как ты этого не понимаешь!
– Почему? Ты ее больше не любишь?
– Леша, сынок, ну что ты такое говоришь!.. Конечно, люблю! И тебя люблю, и маму, ты же знаешь!
– Тогда приходи к нам жить. Хотя бы на неделю! Придешь?
«Нет, ну точно, прокурором будет…» – подумал я, поникнув головой.
…Снова мост, снова река.
Кит-теплоход, что блудным островом, белой кувшинкой, звонкой скорлупой, пленной сиреной, умной щепкой плывет наперекор течениям – для кого и зачем твое усердие? Тут одно из двух: либо встать на вечный прикол, либо распустить паруса. Либо сидеть на диете, либо на горшке. Вот такая здесь диагональ диагноза. Все прочее – всего лишь отклонение слова «сын» от его первоначального значения, этакая лихорадочная аберрация смысла под тяжестью и жаром улик.
А что вы на меня так смотрите? Вы лучше посмотрите на меня, когда я спешу по улице – разве я не похож на вас, разве я не такой же, как все?