Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
— Живот — совсем другое дело, — рассказывала Аврелия, — Надо встать на четвереньки и ходить вокруг комнаты, приговаривая: «Уф-фа, уф-фа». Ой, Господи! — Она засмеялась. — Кого только нет теперь в ресторанах! Посмотри, какое чучело.
Следуя за ее взглядом, он посмотрел, и сердце его сделало два двойных сальто. В дверях, а если хотите — в кулисе, стояла Ивонна, оглядывая столики.
— Кого-то ищет, — сказала Аврелия.
Если бы кто-нибудь, на пари, сунул шило в брюки моего племянника, он не вскочил бы с такой прытью. Оставалась одна надежда.
Кое-кого это удивит. Аврелия, подняв брови, молча потребует объяснений. Можно ответить, что такие упражнения развивают трицепсы и устраняют лишний жир с грудных мышц.
Уподобясь пуме из африканских глубин, племянник мой ринулся к актрисе. Завидев его, она прошептала:
— А я вас ищу, ищу…
Прошлый раз, в погребке, голос ее был так звонок и сочен, что посетители из нервных дважды жаловались хозяину. Сейчас он напоминал утечку газа, и даже это усилие явно причиняло ей боль.
— Тут такая штука, — просипела она, часто моргая. — Я по дурости очень расстроилась, а подруга моя мне и скажи, от подбородка есть упражнение. Может, слышали — «Сью-ксс», «сью-ксс». Ну, раза три — ничего, то есть три «сью», два «ксс», а потом как щелкнет! В общем, очень больно говорить, прямо щипцами рвет. Совсем не то выйдет, совсем не то. Разве так разыграешься? Голос нужен. Помню, как-то две лампы лопнули… Ладно, хотите — начнем.
Секунду-другую племянник мой тоже не мог говорить. Таких чувств он не испытывал с тех пор, как Аврелия дала ему слово.
— Нет-нет! — вскричал он. — Не беспокойтесь! Идите домой, разотритесь чем-нибудь. Утром пошлю чек.
— Вот тут, понимаете, как щипцами…
— Понимаю, понимаю! Ну, пока! Всего хорошего! Бог в помощь! Буду следить за вашими успехами.
Едва касаясь пола, он вернулся к удивленной и любопытной невесте.
— Ты с ней знаком? — спросила она.
— Конечно, — сказал Арчибальд. — Моя бывшая няня.
— Что ей нужно?
— Пришла меня поздравить.
— Разве у тебя день рождения?
— Ты же знаешь этих нянь! А вообще-то, мой ангел, мой прекрасный кролик, скоро у меня свадьба. Давай позовем двух епископов, лишний не помешает. Надо подстраховаться, а то, куда ни взгляни, все делают эти упражнения.
Эй, смелей!
Сельский хоровой кружок готовил спектакль в пользу органного фонда, репетируя по этой причине оперетту «Волшебник» (авторы — Гилберт и Салливен). Мы же сидели у окна, в «Привале рыболова», курили трубки и слушали звуки, долетавшие до нас. Мистер Маллинер стал им вторить.
— О-о-о-ох! Я был бедный и бледный священник, — пел он в нос, как поет любитель, исполняющий что-то старинное.
— Заметьте, — сказал он, обретая обычный тембр, — мода меняется даже в Церкви. Теперь едва ли найдешь
— Да, — согласился я. — Молодые помощники викария мясисты и спортивны. Бледных я что-то не видал.
— Вероятно, вы не знакомы с моим племянником?
— Как это ни прискорбно.
— Слова этой арии подошли бы к нему. Вот, послушайте.
В те времена, о которых я говорю (сказал мистер Маллинер), мой племянник Августин был молод и бледен. Еще с детства он отличался исключительной хлипкостью, и в богословском колледже его обижали низкие души. Как бы то ни было, приехав в Нижний Брискет, чтобы помогать викарию, он поразил всех кротостью и робостью. Тихий, волосы льняные, глазки голубенькие, повадка праведной трески. Словом, именно этот тип священника имел в виду Гилберт, когда писал либретто.
Свойства викария не помогали преодолеть природную робость. Преподобный Стенли Брендон был массивен и сердит, а его малиновое лицо и сверкающий взор испугали бы и более смелого помощника. Студентом он славился как боксер в тяжелом весе, и племянник говаривал, что он привносит в приходскую жизнь самый дух ринга. Однако именно его дочери отдал Августин свое сердце. Поистине, Купидон сильнее малодушия.
Прелестная Джейн нежно любила Августина, но встречались они тайно, не решаясь открыться викарию. Племянник, честный, как все Маллинеры, нестерпимо страдал. Однажды, гуляя в саду, у лавровых кустов, он возмутился духом.
— Дорогая, — сказал он, — я больше не вынесу. Сейчас же иду к нему и прошу твоей руки.
Джейн побледнела, прекрасно зная, что получит он пинок ногой.
— Нет! — вскричала она. — Не надо!
— Дорогая, — сообщил мой племянник, — обман греховен.
— Хорошо, иди, только не сегодня!
— Почему?
— Папа очень сердится. Епископ ругает его в письме за лишние вышивки на ризах. Сегодня папа сказал, что Слон не имеет права говорить с ним в таком тоне. Они вместе учились.
— А завтра, — взволновался Августин, — епископ приедет сюда, на конфирмацию!
— Вот именно. Я очень боюсь, что они повздорят. Какая жалость, что у папы — этот епископ! Папа все время вспоминает, как дал ему в глаз, потому что тот налил ему чернил за шиворот. Значит, сегодня не пойдешь?
— Не пойду, — заверил Августин,
— И подержишь ноги в горчице? Трава такая мокрая…
— Подержу, подержу.
— Ты такой хрупкий.
— Да…
— Надо бы попринимать тонизирующее средство.
— Может, и надо бы… Спокойной ночи, дорогая.
Джейн скользнула в дом, Августин пошел в свою комнату, которую снимал на Главной улице, и, войдя, сразу увидел посылку. Рядом лежало письмо. Он рассеянно его открыл.
«Дорогой Августин!»
Он посмотрел на подпись. Писала тетя Анджела, жена моего брата Уилфрида. Если вы помните историю о том, как они поженились, вам известно, что Уилфрид — знаменитый химик, который, среди прочего, создал крем «Жгучий цыган» и лосьон «Горный снег».