Вся правда о неправде. Почему и как мы обманываем
Шрифт:
Негативная сторона состоит в том, что слишком оптимистичный взгляд на себя заставляет нас ошибочно предположить, что все обернется к лучшему само собой. Вследствие этого мы отказываемся размышлять о самом лучшем решении для той или иной ситуации. Самообман может побудить нас «приукрасить» свою жизнь – например, рассказать о получении научной степени в престижном университете, что заставит нас страдать, когда правда рано или поздно выплывет на поверхность. Кроме всего прочего, у обмана есть и другая, более значительная цена. Когда мы и окружающие нас люди ведем себя нечестно, мы начинаем подозревать в этом и всех остальных, и наша жизнь без доверия становится куда сложнее почти во всех аспектах.
Как и в других сторонах жизни, у нас
Положительные стороны лжи
Когда мы лжем во благо другого человека, это называется «ложь во спасение». Используя такую невинную ложь, мы повышаем роль фактора вранья, но делаем это не по эгоистичным причинам. Представьте себе, к примеру, неискренние комплименты. Мы все знаем об этом золотом стандарте «лжи во спасение», когда женщина с излишком веса надевает новое платье в обтяжку и спрашивает мужа: «Оно меня не сильно полнит?» Мужчина быстро производит анализ рисков и результатов. Перед его глазами проносится вся жизнь, как у человека, находящегося на грани смерти. И он отвечает: «Дорогая, ты выглядишь прекрасно». Еще один тихий вечер, еще один спасенный брак.
Иногда такая «благородная ложь» представляет собой лишь дань социальным условностям, но порой творит настоящие чудеса, помогая людям преодолеть сложные жизненные обстоятельства – как понял я сам, став в восемнадцать лет жертвой несчастного случая. После того как взрыв чуть не лишил меня жизни, я оказался в больнице с ожогами третьей степени, покрывавшими свыше 70 процентов моего тела. С самого начала врачи и медсестры говорили мне: «Все будет хорошо». И я хотел им верить. Для моих молодых ушей фраза «Все будет хорошо» значила, что шрамы и следы от пересадки кожи со временем исчезнут (подобно тому как исчезают ожоги после приготовления попкорна).
Как-то раз во время моего первого года пребывания в больнице один доктор предложил мне познакомиться с бывшим пациентом, который столкнулся с той же проблемой десятью годами раньше. Врач хотел показать мне, что я тоже смогу жить в обычном мире и делать все то, к чему я привык, – то есть что все, в сущности, будет хорошо. Однако когда посетитель вошел в мою палату, я пришел в ужас. У этого человека были ужасные шрамы. Он мог пользоваться руками, но они явно не могли функционировать как обычно. Я представлял себе свое выздоровление и собственную будущую внешность совсем не такими. После этой встречи я впал в глубокую депрессию, поняв, что мои шрамы так и останутся заметными, а функциональность тела будет совсем не той, что прежде.
Доктора и медсестры рассказывали мне и другие истории о том, какую боль мне предстоит перенести. Во время одной невероятно долгой операции врач воткнул мне в пальцы длинные иглы (прямо через суставы), чтобы мои пальцы оставались ровными и кожа могла нарастать ровным слоем. На конце каждой иглы был кусочек пробки, чтобы я случайно не поцарапался или не попал себе в глаз. После пары месяцев жизни в столь неудобных условиях я узнал, что удалять иглы надо будет в клинике, причем без анестезии. Это очень меня обеспокоило. Я боялся, что боль станет нестерпимой. Однако медсестры сказали мне: «Не беспокойся. Это делается довольно просто, и тебе совсем не будет больно». И следующие несколько недель я совершенно не беспокоился об этой неминуемой процедуре.
Когда пришло время вытаскивать иглы, одна медсестра держала меня за локоть, а вторая понемногу вытаскивала иглы с помощью плоскогубцев. Разумеется, боль была ужасной и длилась несколько дней – и это было совершенно не похоже на то, как медсестры описывали процедуру. Однако в ретроспективе
Глава 7
Креативность и нечестность
Мы все рассказчики
Факты нужны только тем, кому недостает воображения для создания своей правды.
Как-то раз два исследователя, Ричард Нисбетт (преподаватель Мичиганского университета) и Тим Уилсон (преподаватель Университета штата Вирджиния), поставили в местном супермаркете стол и положили на него четыре пары нейлоновых чулок. Затем они попросили проходивших мимо покупательниц оценить, какая пара чулок нравится им больше других. Подавляющее большинство покупательниц выбирали крайнюю правую пару. Почему? Кому-то больше нравился ее материал или цвет. Другие считали, что именно у этого товара высокое качество. Это было особенно интересно с учетом того, что все четыре пары чулок были идентичными (впоследствии Нисбетт и Уилсон повторили с таким же результатом тот же эксперимент с ночными рубашками).
Когда Нисбетт и Уилсон поинтересовались тем, какое рациональное объяснение своему выбору могли бы дать участницы эксперимента, ни одна из них не упомянула расположение чулок на столе. Даже когда исследователи сообщили женщинам, что все чулки были одинаковыми и что они просто предпочитали пару, лежавшую справа, женщины «отвергали это предположение, недоуменно косились на исследователей и либо говорили, что неправильно поняли его вопрос, либо думали, что имеют дело с безумцем».
В чем заключается мораль истории? Мы далеко не всегда в точности знаем, почему делаем то, что делаем, выбираем то, что выбираем, или чувствуем то, что чувствуем. Однако неясность нашей истинной мотивации не останавливает нас от формулирования идеальной и, на первый взгляд, логичной причины для наших действий, решений и чувств.
Вы можете благодарить (или, возможно, проклинать) левое полушарие своего мозга за фантастическую способность придумывать истории. По словам когнитивного невролога Майкла Гаццаниги (преподавателя Университета штата Калифорния в Санта-Барбаре), это полушарие представляет собой «интерпретатора», создающего повествование на основании переживаемого нами опыта.
Гаццанига пришел к этому заключению после многих лет исследований редкой группы пациентов с расщепленным мозгом, точнее пациентов, у которых было произведено рассечение мозолистого тела – скопления нервных клеток, соединяющего два полушария мозга (обычно это делается для того, чтобы снизить силу эпилептических припадков). Интересно отметить, что при такой аномалии люди могут получать стимул для одной половины мозга, а другая не будет иметь об этом ни малейшего представления.
Работая с пациенткой с рассеченным мозолистым телом, Гаццанига хотел выяснить, что происходит, если попросить правую половину мозга что-то сделать, а затем – левую сторону (не имеющую ни малейшего представления о том, что творится в правой) обеспечить рациональное объяснение для этого действия. С помощью устройства, демонстрировавшего написанные инструкции правому полушарию мозга, Гаццанига приказывал правому полушарию пациентки засмеяться в ответ на демонстрацию мигающего слова «смех». Как только женщина это сделала, он спросил ее, почему она засмеялась. Женщина не имела об этом никакого представления, но, вместо того чтобы сказать «Не знаю», она придумала целую историю. «Вы приходите сюда и тестируете нас каждый месяц. Это такой смешной способ зарабатывать себе на жизнь!» – сказала она, видимо, посчитав когнитивных неврологов по-настоящему забавными.