Вся власть Советам !
Шрифт:
– Первое свидание мое с Духониным продолжалось недолго - он предупредил меня, что ждет прибывшего в Могилев и остановившегося в бывших царских комнатах Керенского.
– Решив представиться новому "верховному", в распоряжение которого был назначен, я попросил у Духонина разрешения остаться в его кабинете и, чтобы не мешать ему работать, отошел в сторонку. Не прошло и получаса, как ведущие во внутренние комнаты двери стремительно распахнулись и в комнату вбежал и сразу бухнулся в кресло показавшийся мне незнакомым человек в коричневом френче и желтых ботинках с такими же крагами.
У него было бритое одутловатое лицо, над высоким лбом неприятно
Появление этого человека было столь неожиданно и вся фигура его показалась настолько раздражающей, что мне и в голову не пришло узнать в нем верховного главнокомандующего.
Я неоднократно видел Керенского в Государственной Думе, которую частенько посещал, пока был начальником штаба 6-й армии и жил в Петрограде. Слышал я и его истеричные речи. Но тогда Керенский был скромный, тощий человек, явно из адвокатов, ничем не блещущий и ни на что не претендующий. Теперь же в кабинете, развалившись в кресле и заложив ногу за ногу, сидел напыщенный, важничавший человек, скорее всего рыжий или рыжеватый и, обращая внимания ни на Духоннна ни на меня, старательно чистил ногти.
– По тому, как вытянулся при его появлении и так и остался стоять начальник штаба, я догадался, наконец, что передо мной Керенский, и, представившись, доложил, что прибыл в его распоряжение.
Небрежно кивнув мне, Керенский повернулся к Духонину, и тот, поняв это движение как приказание, начал робким своим дискантом читать телеграммы, полученные от русского военного агента в Англии;
Во время, чтения Керенский смотрел в потолок, время от времени издавая неопределенные восклицания и делая это с таким многозначительным видом, словно содержание телеграмм было ему известно наперед, и все, о чем писал военный агент, он, новый "главковерх", предвидел и предугадал...
– А вы всю войну прослужили с генералом Рузским?
– спросил меня Керенский, не дослушав последней телеграммы.
– Так точно, - по-военному подтвердил я.- Волей судьбы я значительную часть войны работал под рукоководством генерала Рузского, которого считаю чуть ли не единственным из больших генералов, понявшим сущность современной войны.
– Ну и хорош же ваш Рузский!
– сделал недовольную гримасу Кербнский. Чего он только не наговорил на московском совещании!
– Простите, господин министр-председатель, - всячески сдерживая накипавшую злость, возразил я, умышленно не называя Керенского верховным главнокомандующим.
– Генерал Рузский сказал про состояние действующей армии лишь то, что был обязан...
– Керенский промолчал и, сорвавшись с кресла, исчез в тех же дверях, из которых появился.
Дружески выговорив мне за мою недостаточную обходительность с "верховным", Духонин сказал, что поговорит с ним о моем дальнейшем назначении.
– Постараюсь, Михаил Дмитриевич, уговорить его дать: вам какую-нибудь армию. Как только освободится должность командующего, - предложил Духонин.
– Ради бога, Николай Николаевич, избавьте меня от всяких назначений, взмолился я.
– При нынешней бестолочи и, падении дисциплины в армии не вижу, чем я смогу быть полезным на этом посту. Один в поле не воин. И как бы я ни старался удержать вверенную мне армию от полного ее развала, она все равно развалится, так как вокруг все рушится, и шатается, а Керенский этому усердно помогает. Единственное, о чем я хочу вас просить, - это выяснить у Керенского: оставаться ли мне на военной службе или подать в отставку?
На этом мы расстались. Выйдя
– Вы не представляете себе, Михаил Дмитриевич, как я огорчена последним назначением мужа. Лучше бы он остался на прежней должности, хотя на Юго-Западном тоже не сладко...
До назначения в Ставку Духонин был генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта, откуда его Алексеев и, перетащил в Могилев.
– Ведь Николаю Николаевичу прядется здесь одень туго, - продолжала Наталья Владимировна.
– Вы отлично знаете, что политик он никакой. Так куда же ему братия за такое хитрое дело, как штаб верховного?
Я согласился с опасениями Натальи Вдадимировны я, обещав завтра же навестить ее поспешил отыскать генерала Алексеева, собравшегося в Смоленск. По словам Духонина, он переехал уже из Ставки на квартиру своей замужней дочери, живущей на одной из тихих улочек города, и, видимо, прямо оттуда направится на вокзал.
У Алексеева я застал старого, лет под семьдесят, чеха, оказавшегося известным чешским националистом Массариком. Насколько я знал, Массарик при поддержке Временного правительства формировал чехословацкий легион из военнопленных, оказавшихся в России. Легион этот или корпус, как его тогда называли, спустя восемь месяцев после моего случайного знакомства с Массариком поднял развязавший гражданскую войну контрреволюционный мятеж,
Будущий вдохновитель этого мятежа, причинившего мне немало огорчений, приветливо поздоровался со мной, И ни мне, ни ему не подумалось, что очень скоро мы окажемся смертельными врагами. Не мог представить себе я и того, что этот старенький, ничем не примечательный с виду чех окажется год спустя первым президентом буржуазной Чехословацкой республики.
Конфиденциальное, "на дому", свидание Массарика с Алексеевым красноречиво говорило о том, что бывший начальник штаба не собирается покинуть политическую арену хотя и подал для вида в отставку. Но недооценивая сложной игры, которую вел Массарик, я этого не понял.
Когда я пришел, ведущиеся больше намеками и полный недомолвок разговор подходил к концу. Насколько я мог сообразить, речь шла о восстановлении боеспособности русской армии.
– Я вас уверяю, что месяца через четыре русская армия будет восстановлена, - с непонятно серьезным лицом уверял гостя Алексеев.
– И если учесть, что к этому времени превосходство Антанты над блоком центральных держав станет совершившимся фактом, то понятно, какую роль сыграем и мы...
Я удивленно воззрился на обычно скрытного и неразговорчивого генерала. Да что он, шутит, что ли? Или решил поиздеваться над чехом?
Только много времени спустя я понял, что, говоря о восстановлении боеспособности русской армии, Алексеев имел в виду ту реставрацию монархии, которая и являлась основной целью организованного им "белого движения" на юге России.
Массарик ушел, и мы остались наедине. В личных отношениях со мной, да и со многими другими людьми, ничего хорошего от него не видевшими, Алексеев бывал неизменно любезен и предупредителен. Все такой же грубоватый внешне, похожий больше своими маленькими глазками, носом картошкой и седыми, но все еще лихо закрученными усами на выслужившегося фельдфебеля, он участливо выслушал мои жалобы на военную беспомощность Керенского и сам начал сетовать на трудности, которые новый "главковерх" создал и для него самого.