Вся жизнь – игра
Шрифт:
Вскоре появился отец Маминова, Павел Борисович, в сопровождении хмурого сына. В противоположность молодому банкиру глава строительной фирмочки с претенциозным названием «Ренессанс» был весел, широко улыбался и то и дело отпускал остроумные, на мой взгляд, шутки.
– Как вы смотрите, Мария, чтобы сейчас же поехать в церковь? – с места в карьер спросил он меня.
– В церковь? – переспросила я и перевела взгляд на Маминова, пьющего кофе. Тот отставил чашку и произнес:
– Я же сказал, что у нас будет насыщенный график. И первым
В его глазах горел скепсис.
«Ну и ну!» – сказала бы я в иной ситуации, но сейчас от меня едва ли ждали подобной реакции.
– Вы верующая? – с той же любезной улыбкой осведомился Павел Борисович.
– В наше время сложно оставаться неверующим человеком, – серьезно ответила я, – потому что верить больше не во что. Но церковь я не посещаю, потому что, если честно, Павел Борисович, не признаю ее роли посредника между богом и человеком. Да и есть у меня знакомые священнослужители, которые пекутся только о своем благополучии.
Маминов-старший одобрительно улыбнулся, хлопнул себя рукой по колену и сказал:
– Да уж, это точно! Бывает, бывает. Был у меня один знакомый, в миру звали его Афоня Фокин, так он действительно мало чем напоминал священнослужителя. Очень любил светские рауты, приемы, презентации всякие хлебосольные… Стоит ему сказать: «Отец Велимир, сейчас же Великий пост в России», – так он зыркнет сурово, перекрестит тебя вилкой с куском жареной свинины на ней и скажет басом: «Храни ее господь, сын мой!» Да, занятный дядька. И молодой еще, вот Лешке моему ровесник. Хотя нет, постарше, постарше. Мария, может, водочки?
– Нет, благодарю.
– А я, пожалуй, выпью, – весело сказал Павел Борисович, закусил и, подняв кверху палец, назидательно изрек: – Сегодня воскресенье, и мы непременно навестим отца Валентина, – сказал он, – хотя не все в моей семье еще до конца уразумели необходимость посещения церкви и к тому же совершают грех, работая в воскресенье. Вот Алексей сегодня собирался ехать в офис. Это безобразие… грех, я бы даже сказал.
– Недолго и разориться с твоими грехами, – пробурчал Маминов. – Сегодня работаю, да. После Мавродитиса там такая махина дел, не провернешь.
– А завтра?
– А что завтра?
– Завтра мой день рождения, – бесцветным голосом проговорила Елена, подключаясь к разговору.
Маминов невозмутимо допил кофе и наконец сказал своим скрипучим голосом:
– Ну, и что?
– Разве Леонид Ильич с Анной Ивановной не говорили тебе, что они собираются отправиться на дачу на пару дней – поохотиться, половить рыбу? А то уж лето, знаешь ли, кончается, – иронично произнес Павел Борисович и пропустил еще водки.
– Вообще-то еще июнь.
– Ну, все относительно, как говаривал Альберт Германыч, выпив пива «Пит». Например, для Мавродитиса и Цветкова оно, лето, уже кончилось.
– Папа! – чуть повысил голос Маминов, и глаза его сверкнули. Он покосился на
– Вот и хорошо, – резюмировал Павел Борисович, изобразив одобрение на своем симпатичном лице.
И немедленно выпил.
Как раз в этот момент в гостиную вошла высокая девушка с миловидным, до крайности порочным, злым лицом, при этом вызывающим почему-то симпатию, и я не без труда признала в ней ту самую голую наркоманку в компании двух обдолбанных кретинов, что так скрасили мне ночное времяпрепровождение. Ей было лет девятнадцать, не больше, но мне показалось, что в уголках ее глаз затаилась какая-то… вековая злоба. Впрочем, сестра Маминова – Марина выглядела очень прилично и, как я уже упомянула, вызывала симпатию, если не вглядываться в выражение ее больших, чрезвычайно выразительных (в отличие от брата) глаз.
– Ты куда заныкал Айдына и Макса? – агрессивно спросила она у брата, ничуть не обеспокоившись моим присутствием. – Да ты че, ваще, что ли, с коньков съехал со своими загонами, а?
– Какие еще Айдыны? Это та парочка нарков, которые с тобой валялись на полу? – переспросил Маминов. – А, ну я их отправил в диспансер. Хал их уже отвез, так что можешь не волноваться. Пусть полечатся, Марина. И тебе, моя дорогая, тоже давно пора отдохнуть там же. И вообще, – он, что-то, видно, вспомнив, быстро покосился на меня, – перенесем этот разговор на более удачное время!
На лице Марины стали проступать белые пятна. Она скривила губы и выговорила:
– Ты это что же? Ты думаешь, что если сортир баксами обклеил, так тебе все можно? Сорвал меня с моей хаты, приволок сюда, а теперь и тут запрещаешь по-нормальному отвисать? Я что же, должна возвратиться в первобытное состояние, из которого ты, братец, по-моему, еще не выкатился? – На ее губах выступила пена. – Быстро верни обоих! Это не твое собачье дело, вмазываются они или нет! Ты что, Красный Крест, что ли, а?
– Я-то, конечно, не Красный Крест, – сказал Маминов, вставая, – но вот только если ты будешь дурить, Маринка, то придется тебе отправиться вслед за ними, так и знай.
Я думала, что его сестра сейчас сорвется на крик. Но нет. Она смотрела вслед удаляющемуся брату, а потом до меня отчетливо долетели, прошелестели, как палый лист, слова: «Ты ответишь, сука. Тебе не жить…»
Я обернулась: Марина стояла посреди гостиной, сжав кулаки, и на красивом лице ее горела ненависть…
Да, по всей видимости, в семье Маминова все далеко не так благополучно, как пытался представить и описать нам он. Или он просто хочет поверить, что все хорошо?