Вся жизнь перед глазами
Шрифт:
Рубальский как-то полупрезрительно махнул рукой на Леру, но она только усмехнулась в ответ.
– У нас с Минаевым были определенные темы для разговоров, даже для дискуссий. А именно – политика, история, литература, антиквариат. Чуток философии, но в этом, надо признаться, Игорь был сильнее меня. Мы говорили, Валерия слушала и подавала нам кофе. Все! Никаких денежных дел, никакого криминала, который вы наверняка во всем этом чуете… – Рубальский снова слегка повернул свою лысую голову в мою сторону. – А по-моему, у него произошло что-то с мозгами и он решил изменить свою жизнь. Сделал же он это один раз, по непонятным мне до конца причинам, когда сорвался полтора года назад из Ебурга сюда. В очередной раз стереть личную историю – и все начать с нуля.
– И что же,
Рубальский тяжело вздохнул, как обычно бывает с людьми, вынужденными сообщать трагическую весть о смерти человека его родственникам.
– Я ничего не утверждаю. Я лишь предполагаю. Вообще с таким человеком, как Игорь, можно только что-то предполагать. Что-либо утверждать наверняка – нельзя. Мне кажется, что в этом замешаны ваши готические дела. Подумай, может, ты чем-то спровоцировала его? Ведь, Танечка… – у Рубальского неожиданно прорезались в голосе снисходительные нотки. – Вот вы наверняка думаете, глядя на меня да и на Игоря… Взрослые мужики, почти сороковник каждому, не за горами – «гробовой» возраст, а занимаются всякой ерундой… Один по кладбищам шастает в поисках смысла жизни, другой песенки поет полубезумные и рад до смерти молодым поклонницам. Наверняка так вы и думаете… В то время, когда настоящие мужики, понимаешь, бороздят океанские просторы на собственных яхтах, другие, менее продвинутые, просто зарабатывают на хлеб насущный тяжелым трудом, обеспечивая себя и своих жен и детей всякими там, понимаешь, нужными вещами! И главное, что они – абсолютно нормальные, и проблем с ними никаких! А если уж и есть трудности, то они вполне понятны, материальны. А вот с Минаевым, боюсь, все не так. Ну, или не совсем так…
Я не прерывала Рубальского. Отчасти я была рада, что в деле появился хотя бы один человек, из которого не надо вытягивать информацию клещами. И хотя вещал Рубальский в режиме радиоточки, то есть изливал на нас поток сознания, который требовалось четко фильтровать, мне это нравилось больше, чем осторожные недоговорки Строгачева Петра.
– Таня, это я познакомил Леру с Гошей. Игорь тогда только сюда приехал, ему негде было жить… А я Валерию знал, она приходила на тусовки в «Июльское утро». Правда, наше творчество казалось ей слишком позитивным и инфантильным, ей нравятся вещи помрачнее и брутальнее… И именно поэтому мне показалось, что этот союз имеет право на жизнь. Поэтому уже через неделю после знакомства с ней Минаев переехал к ней, и Лера сказала мне спасибо. Ну а сейчас… уже и не знаю, скажет ли когда-нибудь еще раз!
Рубальский выдержал минутную паузу и продолжил, видимо, резюмируя свое выступление:
– Я очень надеюсь, что с Игорем Минаевым все в порядке. И что он вернется к Лере, и вся эта январская кутерьма покажется им обоим дурацким сном. Кстати, на этот счет надо будет написать какую-нибудь песню. Завтра, может быть, я этим займусь. Но не сейчас… Сейчас я очень устал… Лера, кстати, можно я переночую у тебя? Мне совершенно неохота ехать домой на такси.
– Пусть лучше остается у меня, – вступила я. – Моя жилплощадь вполне это позволяет.
Я уже решила, что к протрезвевшему Рубальскому у меня еще будут вопросы с утра пораньше, причем задавать их лучше в отсутствие Валерии. Певец, правда, прямо-таки настаивал, желая подняться на восьмой этаж, но Валерия не очень-то загорелась этой перспективой, и Рубальский был вынужден удовлетвориться моим диваном. Где-то под утро, правда, мне пришлось пожалеть о своем решении – лидер команды «Современные мечтатели», похоже, настолько активно предался мечтаниям во сне, что его богатырский, совершенно не вязавшийся с его субтильным телосложением храп пробивал децибелами все мои стены и двери насквозь. И мне, расположившейся в соседней комнате, было весьма трудно заснуть. Но как только наконец это произошло, только я провалилась в дрему, как меня буквально подбросило в кровати. Из другой комнаты внезапно послышался высокий пронзительный крик, похожий на тот, что раздавался с болот в фильме про собаку Баскервилей.
Будучи человеком не робкого десятка, к тому же обладающим профессией
– Андрей! – позвала я его. – С вами все в порядке?
– А! Что?! Кто здесь?! – вскинулся Рубальский, правда, произнес он эти слова уже не тем тонким голосом, который так испугал меня, а обычным, причем довольно-таки хрипловатым, характерным для человека, переживающего похмелье.
– Это я, Татьяна. Вы меня напугали своим криком!
– Каким криком?!
Рубальский немного очнулся и приподнялся на диване. Увидев меня, стоявшую на пороге комнаты с голыми ногами и в одной майке, он как-то… остолбенел. Потом вдруг схватился за голову и пробормотал:
– Коньяк, конечно, вещь хорошая, но меру надо бы и знать… Нет-нет, все нормально, – затараторил он. – Я понял! Мне приснился кошмар, со мной такое бывает. Извини, пожалуйста… Если ты испугалась, иди ко мне, я тебя согрею и успокою.
Я усмехнулась, погасила торшер и сказала в темноту:
– Не стоит! Мне будет спокойнее одной.
Закрывая дверь, я услышала разочарованный выдох Рубальского и его бормотание, из которого я разобрала только слова: «Черт-те что происходит…»
Я вновь улеглась, собираясь наконец уснуть. Но события ночи на этом не закончились. Храпа из соседней комнаты не было слышно, и я заснула. Но спать мне пришлось только часа полтора, как я поняла позже, посмотрев на часы. Сквозь мое подернутое дремой сознание вдруг стали продираться какие-то явно дискомфортные, посторонние звуки. Проснулась я в раздражении. Очнувшись, явственно услышала, что звуки доносятся из моей прихожей, как будто кто-то пытается открыть дверь. Я тут же вспомнила, что занимаюсь расследованием исчезновения Игоря Минаева, вспомнила отчаянный крик Рубальского, из-за которого мне недавно стало не по себе, и его последнюю фразу: «Черт-те что происходит…» Впору эту фразу произносить уже мне! И если в комнату со спавшим певцом я пошла без пистолета, то теперь решила вооружиться. Пистолет словно сам лег мне в руку, перекочевав в ладонь со своего обычного места – под подушкой. Я очень осторожно, надев мягкие тапки, вышла из комнаты и, пройдя мимо двери в комнату, где спал Рубальский, подкралась к прихожей. Звуки стали слышны более явственно: понятно, кто-то пытается открыть дверь. Особо медлить я не стала и, протянув левую руку к выключателю, быстро зажгла свет. В правой руке у меня был пистолет, который я и навела на дверь.
Передо мной предстала растерянная – он не сумел побороть похмелье – физиономия Андрея Рубальского. Он был почти одет, только шнурки на ботинках не удосужился завязать. И он уже почти справился с замком моей входной двери.
– Андрей, ну что это вам не спится?! – раздраженно воскликнула я.
Рубальский, увидев в моей руке пистолет, начал рефлекторно, видимо, на всякий случай, медленно поднимать руки вверх.
– Да опустите вы руки! – рявкнула я. – Почему вам не спится-то?
– Да я… Это… Просто подумал, что уже пора уходить, что утро наступило… Тем более что я тут у вас закричал… неожиданно, напугал вас. Не хотел больше напрягать, – сбивчиво начал объяснять музыкант.
– А напрягли еще больше! – не согласилась я с ним. – Устроили здесь ворох-шорох… Почему свет-то не включили?
– Не знаю, – простодушно ответил Андрей. – Решил, что в темноте как-то… безопаснее. Ну, в общем, не хотел лишний раз рисоваться.
Я пристально посмотрела на него, желая понять, действительно ли он говорит то, что думает, или за этим неожиданным желанием покинуть мою квартиру скрывается что-то еще? Потом я решительно махнула рукой с пистолетом в сторону кухни:
– Идемте-ка, вам кофейку нужно выпить. А потом пойдете по своим делам, если уж вам так не терпится!