Вся жизнь перед глазами
Шрифт:
Когда появился мистер Макклеод, никто не издал ни звука.
Настал тот самый миг, когда добро получило шанс восторжествовать над злом. Мир вечно балансирует в ожидании таких моментов. Достаточно было кому-то одному вскочить с места, взять тряпку и стереть слово с доски, пока его не заметил учитель.
Но все сидели не шевелясь, в сгустившейся, словно наэлектризованной атмосфере…
В окно вдруг забарабанил мелкий дождик — а ведь только что светило солнце, и это было словно признание вины.
Первым, что увидел мистер Макклеод, войдя в класс, было написанное на доске слово. Он
Он тер долго и яростно.
Когда он закончил, в воздухе вокруг него висело облако желтой меловой пыли.
Он не произнес ни слова, но лицо его было ужасно.
На следующий день со скелета исчезли и бикини, и роза, а мистер Макклеод дал классу невыполнимый, убийственный по сложности тест на типы мышц человеческого организма, которых насчитывается шестьсот сорок. Самая сильная из них — сердце, и, хотя учитель говорил об этом ученикам не меньше сотни раз, ни один не дал правильный ответ.
Молодо-зелено.
Диана выехала на Мейден-лейн, думая о том, что Тимми в земле уже превратился в фиалки. На секунду в древесных ветках над головой мелькнул просвет, и она смогла увидеть небо.
Оно было абсолютно ясным, а воздух свежим и чистым.
Его прозрачная пустота поразила ее, впрочем, кроны деревьев сомкнулись вновь и закрыли бездонную голубизну. Диана свернула в нужный проезд и увидела мужа. В ожидании своих девочек он устроился на крыльце в белом ивовом кресле-качалке.
Качалок было две. Вторая, сейчас пустая, покачивалась на ветру рядом с первой, в которой сидел ее муж. Эта была картинка из ее детской мечты. На крылечке соседнего дома годами стояла пара качалок. Зимой они обычно исчезали, но каждую весну неизменно возвращались на свежевыкрашенное крыльцо. Диана ни разу не видела, чтобы в качалках кто-нибудь сидел, но для девочки они стали олицетворением семейного счастья и домашнего уюта.
По какому-то странному совпадению спустя много лет, одним субботним утром, проезжая с Полом мимо того самого дома, она увидела на фронтоне надпись: «Продается».
Зашла и купила качалки.
Теперь в одной из них сидел ее муж. Спинка, сплетенная из ивовых прутьев, возвышалась над плечами, ниже плавно закругляясь подобием двух крыльев. Он сидел вразвалку и отхлебывал из бутылки минеральную воду «Горная роса». Приветственно помахав ей рукой, он изобразил на лице преувеличенно радостную клоунскую улыбку, по-видимому в расчете на Эмму.
Диана миновала мужа в плетеной качалке, заехала в гараж и припарковала машину рядом с потрепанным велосипедом Пола марки «Швинн». Второй машины, кроме мини-вэна, у них не было — и в офис, и на занятия в университет Пол ездил только на пыльном красном «швинне». Смотреть, как он выруливает из узкого проезда на дорогу, было одним из любимых развлечений Дианы.
Профессор философии — седая бородка, джинсы и твидовый пиджак, очки в простой металлической оправе, — невзирая на погоду, дождь, солнце или снег, яростно крутит педали…
Диана опустила со своей стороны окно и вылезла из машины. В гараже, где почему-то воняло мокрыми тряпками, было тесно, как в гробу, так что она едва смогла протиснуться в открытую дверцу. Ступила в темноту и на секунду вдруг вспомнила, как ребенком в тенистой тишине
Эмма шустро выскочила из машины и побежала из гаража. Диана, щурясь на яркое полуденное солнце, заливавшее выбеленную стену дома, двинулась за ней.
— Привет, радость моя! — крикнула она в сторону мужа.
— Привет, солнце мое, — ответил он из-за завесы света.
Ромашки
Диана шла в обход дома, когда вдруг обратила внимание на ромашки, которые когда-то давно посадила с солнечной стороны крыльца. Они уже вовсю цвели — спасибо хорошей погоде, — распространяя сильный запах заплесневелого салата. И как разрослись! Как какой-нибудь…
Рак?
Она остановилась.
Интересно, почему в голову пришли мысли о раке? И почему аромат ромашек показался ей удушливо-затхлым?
— Ну, как поживают мои девочки? — раздался голос Пола, и Диана отвлеклась от созерцания ромашек и связанных с ними неприятных мыслей.
Эмма на крыльце своими слабыми ручонками уже крепко обнимала отца. Потом забралась к нему на колени. Идеальная картина — обожающие друг друга отец и дочь. Ее семья.
Диана стояла и молча смотрела на них. Тоненькие ручки Эммы обвились вокруг шеи Пола. Он сидел прикрыв веки. На обоих падал свет, пробивавшийся сквозь зеленую листву деревьев. У нее защипало глаза.
Семья… голод… мое…???
Слова мелькали перед ее внутренним взором, словно начертанные неоном на бегущей строке, вроде той, что загорается в автобусе, показывая название следующей остановки. Стейт-стрит… Мейн-стрит… Площадь Уэстленд… Прежде с Дианой никогда не случалось, чтобы слова вот так цеплялись одно за другое. Странно рождаются ассоциации, подумала она, — нелепые цепочки понятий, вроде бы ничем между собой не связанных, как будто мысли человека не зависят от него самого. Наверное, это мог бы объяснить Фрейд. Или мистер Макклеод, ее учитель биологии в старших классах. Ну а всем остальным остается просто принимать как данность, что мысли, облеченные в слова, приходят и уходят сами по себе.
После школы девочки обычно шли в «Бургер Кинг».
Там они запирались в туалете и переодевались в короткие шорты с майками, с утра запихнутые поглубже на дно школьных рюкзачков.
Зима тянулась так долго, и вот наконец над всей этой слякотью, жижей и жухлой прошлогодней травой поднялось солнце, согревая горячими лучами землю, ринувшуюся ему навстречу.
Благословенное тепло никого не оставило равнодушным, и даже школьные учителя утратили долю серьезности. Опаздывали на занятия, подолгу болтая друг с другом в коридоре, хотя звонок на урок давно прозвенел. В холлах было прохладно, от двери к двери веял легкий ветерок, что проносился, едва касаясь золотистого, в крапинках, линолеума, обдувал металлические ручки и иногда врывался в классные комнаты.