Вся жизнь плюс еще два часа

Давыдова Наталья

Мы договорились встретиться в два часа дня.

У нас недавно открыли новое кафе с деревянными палками-рейками на стенах и с лампами, которые свисают с потолка в неожиданных местах.

Беллы еще не было, я пришла, и села за столик из серого с черным пластика, и стала разглядывать тех, кто был здесь в этот час. Отцы и маленькие дети, матери и дети пришли обедать. Рослые девушки с офицерами. Старухи с их последней слабостью к сладкому пирогу и чашке кофе со сливками. Шоферы, командированные.

И,

конечно, тут были молодые люди, которых я не взялась бы определить, кто они и что делают в жизни, потому что сейчас многое перепуталось и физики радуются, если им удается походить на фарцовщиков. Они занимали два столика, девушек с ними не было. Среди них был один главный, самый худенький и маленький, с маленьким скуластым лицом. К нему обращались, его слушали. Мне ничего почти не было слышно, кроме многократно повторенного слова "старик" и коротких, громче других произнесенных фраз, которые были примерно одинаковы:

– Старик, ты прав... бу-бу-бу. Старик, ты неправ: - Опять бу-бу-бу. И: - Ты неправ, старик. Ты прав, старик.

Появилась Белла. Она остановилась в дверях и поискала меня глазами, хотя искать меня не нужно было: Я сидела перед ней. Она помахала рукой молодым людям и подошла ко мне. Веки и углы глаз у нее были намазаны серебряной краской. На-ногах черные чулки и мушкетерские длинноносые сапоги. А костюм - нечто среднее между одеждой средневекового рыцаря и рабочим платьем мойщицы автомобилей.

– Я могла бы тебя убить за этот вид, - сказала я.

Она была довольна, что произвела на меня впечатление. И на других посетителей кафе она произвела впечатление. В довершение всего она закурила, на ее лице появилось философское выражение. Я знала это выражение.

– Смотрю я на вас, - сказала она, - на тебя, на Роберта, на Завадского, и думаю, вы живете в искусственных условиях, ограниченных средой...

– Что?

– Вы не знаете и никогда не знали жизни, хотя вы и то и се, и в Комитете вас слушают, и в обком приглашают, и назначают, и выбирают, и делают вас _материально_ ответственными. Все как будто очень серьезно. Химия, промышленность! А на самом деле вы давным-давно ушли от реальной жизни. Звучит, может быть, парадоксом.

– Звучит идиотством и пошлостью, но я тебя умоляю пойти в уборную и смыть с себя хотя бы часть краски.

– Даю честное слово, что смыть невозможно. Это химия. И я тебя, в свою очередь, умоляю об этом не говорить, чтобы не отравлять мне жизнь.

К нам подошла незнакомая высокая девушка в огромной шапке и сказала:

– Общая сумма двести.

Белла ответила:

– Большое спасибо, - и подобострастно посмотрела на девушку.

Девушка бросила:

– Договорились.

И отошла.

– Спекулянтка?
– спросила я.

– Почему обязательно спекулянтка? Если не работаете

лаборатории синтеза, то уже спекулянтка. Как раз наоборот. Не спекулянтка.

– А за что двести?

– А за пальто.

– Какое? Интересно.

– Мы меняемся. Я отдаю ей старое платье, синий плащ, туфли и всякую ерунду. На сумму. А она мне пальто. Обмен проходит без живых денег.

– Выгодный, наверно, обменчик.

– Все люди считают себя очень практичными. Она - себя, а ты - себя. А мне нужно пальто.

Белла и раньше, в Ленинграде, меняла, свои платья, резала их, дарила, давала подругам поносить. Я понимала, что Беллу обдерут, но уж тут ничего не поделаешь. Мы молча стали пить кофе.

Молодые люди за соседними столиками иногда смотрели в нашу сторону и махали нам рукой. Теперь с ними сидела неспекулянтка в шапке.

– Мы пришли сюда для встречи с этой дамой?
– спросила я.

– Нет.

– А их ты знаешь?
– Я кивнула в сторону молодых людей.

– Этого я не могу сказать. Но я с ними дружу.

Мне стало смешно, фокусы ее и ломанье дурацкое.

– Жалко Роберта, - сказала я, - он хороший и нормальный человек.

– Даже слишком, - ответила Белла.
– В том-то и беда.

Она отодвинула чашку и посмотрела на меня без улыбки. Нахмурилась. Опять фокусы, подумала я. Но это были не фокусы. К нам шел тот невзрачный главный мальчик из компании молодых людей. Он подошел, поклонился, взял Беллу за руку и сел на стул боком. Он был худощав, мал ростом, глазаст. Лицо его имело почти треугольную форму, узкое внизу, оно несоразмерно расширялось в верхней части. Главным, почти единственным в этом лице были глаза.

"Похож на гипнотизера", - почему-то подумала я.

– Что-нибудь изменилось?
– спросил он приятным, глуховатым, тоже гипнотическим голосом.

– Не знаю, - тихо ответила Белла.
– Познакомься с моим старым другом Машей.

Он встал, еще раз поклонился и опять сел.

– Я как вас увидел, сразу понял: друзья, - сказал он мне.
– Вы страшно непохожи. Это - важное условие для дружбы. Так как же? Едешь с нами?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю, - тихо и виновато произнес он.
– Тебе решать, что нам делать.

– Я подумаю. Подумаю и решу.

– Ты подумай, - обрадовался он.
– Когда ты говоришь "Я подумаю", я уже знаю, что ничего хорошего не будет. Новая наука бихевиоризм, которая изучает поведение и слова человека; ты для этой науки совершенно бесполезный предмет. Нуль. И для любой другой тоже. Тебя нельзя изучать, милая.

– И не изучай, - ответила Белла.

– А с другой стороны...
– сказал он и надолго замолчал.

– Что?
– спросила Белла.
– Скажешь наконец?