Всяко третье размышление
Шрифт:
«мужская составляющая бума рождаемости, созданного доктором Споком», для коей гигиеническое обрезание стало привычным делом: оно постигло бы и сыновей Неда Проспера и Джорджа Ньюитта, когда бы первый прожил достаточно для того, чтобы наплодить потомство, а последний оказался способным к размножению). Девушки, по подбородки вошедшие в холодную воду, плещутся ею, почти истерически повизгивая, друг в дружку, а когда к ним присоединяются их поклонники, наша четверка обращается в клубок мокрых конечностей и промокших волос, и мы хохочем и тискаемся, обнимаемся, взвизгиваем и сквернословим. К чьей крепкой межьягодичной расщелине на краткий миг прижимается вышеупомянутый,
Лишь первый зримый просверк молнии и первый слышимый раскат грома выгоняют нас из воды, и мы, еще продолжая опоры и потеха ради хвататься друг за дружку, радостно мчим по усеянному раковинами песку к нашим лежащим бок о бок одеялам, торопливо втискиваем невысохшие тела в купальные костюмы (и вправду ли между ног хихикающей Джинни болтается хвостик тампона? Рассказчику, слепо возящемуся с помутневшими от водяной пыли очками, толком разглядеть его не удается), собираем наши манатки и как можем споро бежим, одолевая поднявшийся ветер, по почти опустевшему пляжу, чтобы забиться под пирс и переждать недолгую, но неистовую грозу, — там наш охрипший квартет кучкой сидит на одном одеяле, накрывшись другим, а вокруг полыхают молнии и грохочет гром.
СВЕРКТРАХ!
Гроза налетела на берег и сгинула; вновь просияло солнце как раз вовремя, чтобы успеть потонуть в Заливе и сделать это намного эффектнее, чем в Чеса-пике, как то описано в Солнцеворотном Истолковании Постравноденственного Видения № 1 Джорджа Ирвинга Ньюитта, — однако с данным Сверктраховым рассказом о его же Видении/Грезе/Глюке/Всем что угодно № 2 мы еще не покончили.
— Может, избавишь нас от подробностей? — спрашивает в Двадцать Первом Столетии Аманда Тодд. — Дьявол, как уверяют, кроется в деталях.
Согласен, любовь моя, однако дьявольские детали не есть нечто само собой разумеющееся. Конечно, любой первокурсник, получивший четверку с плюсом за Творческое Писанье, способен более или менее предсказать, что должно с минуты на минуту произойти…
— То есть что эти двадцати с чем-то летние англосаксонско-протестантские старшекурсники-американцы, экспериментирующие в середине столетия с сексуальной свободой, с минуты на минуту перейдут некую черту и это спровоцирует последующий Сверктрах с разрывом их межличностных отношений — так?
Ну, так и не так: так относится к первой части твоего предсказания; не так — ко второй, в которой наш Сверктрах выдохнется в простенький всхлип.
— Ой-ой-ой, ну тогда продолжай: всяк член за себя, один только дьявол за всех.
На самом деле это почти точное резюме случившегося.
Чтобы разбить на ночь наше становище, МЫ возвращаемся, увязая в песке, к фургончику (увязая, но «завязывать» ни в ноем случае не собираясь, — вместе с палатками мы извлекаем из багажника «олдсмобиля» бутылку джина «Гилбейс» и еще одну — с тоником, — добавку к почти приконченным рому и коке), а затем трогаемся в трудный обратный путь по еще не оборудованному для удобства туристов сумеречному пляжу. Нед и Рассказчик ставят палатки на вымоченном грозой песке; девушки, тихо переговариваясь — судя по звучанию их голосов, они то подтрунивают одна над другой, то пререкаются, — на скорую руку сооружают из наших прискорбно оскудевших запасов ужин: подобие зачаточных сэндвичей, которые мы поедаем при свете керосиновой лампы, запивая перенявшим температуру окружающей среды джином с тоником. А затем, поскольку десерт отсутствует, докуриваем остатки
— И вправду, какого черта? — громко интересуется Марша Грин. — Какого черта все мы делаем, как по-вашему?
— Погрязаем в обжорстве, пьянстве и развлечениях, мм? — подсказывает Рассказчик. — Меж тем как завтра — ну самое малое через неделю — нам предстоит стать Ответственными Взрослыми Людьми?
— А после — пшш! И мы уже умерли, — говорит Нед, — едва успев отведать Жизни с прописной «Ж». На хрена нам Нейплс, штат Флорида: я хочу увидеть настоящий Неаполь, Венецию, Пари! Увидеть Таити, Пирамиды, Великую и ёбаную Китайскую стену!
— А я, — говорит Марша, — я до того, мать мою, обкурилась, что поднимаю к глазам ёбаную руку и ни хера ее не вижу. С ума мы все посходили, что ли?
— Схожу по тебе с ума, беби, — пропевает Нед и, переползя к ней от Джинни, целует растрепанные волосы Марши, обнимает ее и падает с него на одеяло, оба хохочут, расплескивая остатки своей выпивки.
— Что хорошо одному, сгодится и для другого, объявляет Джинни, — и наоборот, верно?
Пошатываясь, она встает прямо перед Рассказчиком и прикладывает бутылку «Гилбейса» сначала к его щеке, потом к своей груди, к межножью, напевам при этом:
«Джинни-джин-Джин, ДжИН-джин-Джинни! Как пойдет борода твоей образине!» Дразнилка эта, как еще предстоит узнать Рассказчику, загодя сочинена для нее Недом вместе с фразочкой: «А насчет „хорошо; Джорджи-Морджи, — не желаешь поосновательнее рассмотреть все, на что ты украдкой поглядывал весь нынешний день?“
И, ткнув пару раз носом в шею Рассказчика, она берет его за руку, словно собираясь увести в палатку.
— Какого хера, ребята? — спрашивает Рассказчик у Неда и Марши, которые, все еще обнимаясь, ухмыляются ему с их одеяла.
Нед, пожимая плечами, отвечает:
— Объятия Жизни, друг: волков бояться — в лес не ходить.
А Марша — его, Рассказчика, Марша — зажмуривается, напучивает губки и кивает, едва приметно, но одобрительно, словно желая сказать (и скажет попозже, но уже в прошлом времени): Тебе же этого явно хотелось, так иди и покончи с этим».
Ну, мы и покончили.
— Ладно, с этим мы покончили, так? Я говорю о сверктрахе и всем остальном, — так можно теперь вернуться к работе и собственным нашим жизням?
Мы вернемся к ним, милая Манди, после того как я поведаю тебе одну-две Дьявольские Детали. Твоего Рассказчика «посвятили», в кавычках, той ночью в постыдные удовольствия не только «неверности» (если это название применимо к тому, что было обсуждено и взаимно одобрено всеми причастными к совершившемуся сторонами, из коих ни одна в браке не состояла и лишь две были более или менее помолвлены), но также и анального совокупления, совершенного под руководством мисс Гиман: кровь из нее к тому времени била струей, пачкать оной постельное белье ей не хотелось, а вот принять это самое в зад — более чем, благо (как заверила она своего немало пораженного партнера du-soir[На вечер (фр.).] ) они с Недом по временам занимались этим забавы ради, даже когда она не была затампаксована. Немного вазелина (совершенно случайно обнаружившегося в ее рюкзаке), полноценная твердая эрекция (очень кстати посетившая ее возбужденного ученика) — и Дело Сделано (даже предохраняться не потребовалось)! То был опыт, доселе в curriculum vita[Краткое жизнеописание (лат.).] Джорджа Ирвинга Ньюитта не значившийся, да и на дальнейших