Всюду кровь
Шрифт:
Это были последние слова, которые он расслышал. Он упал на кровать и отключился.
Яркий свет. В голове будто раздался взрыв.
– Подъем, старик! – сказал кто-то, вытаскивая из-под Миро куртку.
Миро увидел над собой какого-то человека с растрепанными волосами: образ двоился, был мутным.
– Который час? – пробормотал он.
– Около полуночи. На кухне, кажется, еще остался кофе.
Миро внезапно совершенно протрезвел. Все его существо потребовало свежего воздуха.
Он медленным шагом дошел
Пока он ехал в метро, в голове у него стучал один-единственный вопрос. Пять часов. Как после всего-то пары стаканов ему удалось проспать пять часов?
В голове гудело. Он побрел от Лионского вокзала в сторону улицы Кремьё, по дороге наткнулся на урну, которая в отместку лишила его куртку еще одной пуговицы. Свет в подъезде никак не включался, и Миро лишь с третьего раза сумел открыть почтовый ящик. Дрожащей рукой он нащупал два ключа и тут же выронил их. Встав на четвереньки, он бесконечно долго шарил по полу, пока наконец не нашел среди хлопьев пыли оба ключа, а заодно с ними – монетку в пять сантимов.
Держась за перила, он взобрался по лестнице, толкнул дверь в квартиру, зажег свет. В глазах у него тут же помутнело: все его вещи, включая содержимое стенных шкафов, аккуратными стопками лежали на полу. Миро задумался. Интуиция подсказала ему, что Лемюэль здесь ни при чем. Затем он вдруг услышал тишину: тяжелую, непривычную тишину.
– Лемюэль?.. Лемюэль!
До него донесся тихий, жалкий звук. Миро рванулся вперед, скользнув по разорванным, разложенным по полу журналам, и одним прыжком оказался в спальне. Щелкнул выключателем.
Лежащий в ногах кровати Лемюэль приподнял голову, а затем с глухим звуком уронил ее обратно на одеяло.
Миро с ужасом уставился на неподвижного пса. Во рту вдруг стало горько. Он упал на колени, принялся лихорадочно листать страницы телефонного справочника. Скорее, скорее, где же ветеринары? Он набрал номер: ответа не было, набрал еще один… и вдруг вспомнил про Блеза. Едва сдерживая слезы, Миро подхватил Лемюэля: пес безвольно повис у него на руках, как плюшевая игрушка.
Он страшно долго колотил в дверь Блеза ногой, пока наконец не услышал шаркающие шаги.
– Кто там?
– Это я, ваш сосед, Миро Жасси. Мой пес болен.
Дверь приоткрылась на длину цепочки, в проеме показалась полосатая пижама.
– Вы знаете, который час?
– Прошу вас, помогите!
Миро сидел, выпрямив спину, на самом краешке дивана – одного из тех диванов, встать с которых с первого раза удается далеко не каждому. Он внимательно следил за движениями Блеза де Разлапа.
– Он ведь не умрет?
Внезапно перед его глазами чередой потянулись все его умершие близкие: бабушка, желтая, высохшая, вытянувшаяся на грязной простыне после последнего приступа кашля; отец, без сознания, после автокатастрофы, которая стоила ему жизни; мать, скорчившаяся на больничной кровати в позе эмбриона, будто бы желавшая снова очутиться в породившей ее утробе. Однако больше всего Миро горевал в восемь лет, когда его отравленный соседом
– Он дышит, – сказал наконец Блез де Разлап.
Старик приподнял псу веки, приоткрыл ему пасть, принюхался.
– Интересно то, что это, скорее всего, наркотик. Или снотворное. Бобби всегда в таком же состоянии после того, как ему удаляют зубной камень.
– И что мне теперь делать?
– Ждать. Все зависит от дозы, которую ему вкололи. А теперь, мсье Жасси, будьте добры меня выслушать: между нами говоря, жалеть вас нечего, могло быть и хуже, я ведь предупреждал вас, с этими людьми…
– С какими людьми?
– Этот араб, который у вас живет. Он заходил сегодня днем, с ним была женщина. Когда я говорю «женщина», я имею в виду девицу в индейских одеждах, в полной боевой раскраске. Вам еще повезло, что с вашего пса не сняли скальп.
«Стелла, – подумал Миро. – Стелла, Селим. Нет, они никогда не сделали бы ничего подобного!»
В ушах у него застучала кровь. После стольких испытаний его нервная система ослабела, стала напоминать старую, растянутую резинку.
– Хотите кусочек рафинада с мятой, мсье Жасси? Вы так побледнели.
– Нет, спасибо. Когда они заходили?
– В первый раз я столкнулся с ними на лестнице, когда выводил Бобби. Я вернулся через полчаса, открыл окно, чтобы полить герань, и увидел, как они уходят. У мужчины в руках был чемодан. У вас ничего не украли?
– Что значит – в первый раз?
– Потом они пришли снова. По телевизору как раз закончились новости, и тут я услышал, как у вас в квартире кто-то ходит. Сначала я решил, что это вернулись вы, но потом подумал, что вы выбрали странное время для уборки.
– Уборки?
– Я слышал странные звуки – как будто что-то таскали по полу или вытаскивали вещи из шкафов, не знаю. В конце концов я пришел к выводу, что это опять они.
Лемюэль хрюкнул, приоткрыл глаза, повернул голову и попытался приподняться.
– Видите, он просыпается, – отметил Блез де Разлап. – Погоди, дружок, ты еще не протрезвел, полежи еще, вот так.
– Он дрожит! – воскликнул Миро. – Наверное, ему холодно?
– Это нормальная реакция. Уложите его в теплом, темном помещении, пусть поспит до утра. Он проспится и будет свеж, как огурчик! Я такое видел много раз, не переживайте.
Блез де Разлап говорил спокойно и уверенно.
– Как вы думаете, нам нужно сходить к ветеринару?
– Да, пусть ему посмотрят зубы. Но только не в клинике, тамошние эскулапы уморили мою Туки, маму Бобби. И, если позволите, мсье Жасси, советую вам не пить и не впускать в дом невесть кого. Вы знаете, что китайцы едят собак?
– У меня нет знакомых китайцев, к тому же я пью только воду. Спасибо вам огромное, мсье де Разлап, доброй ночи.
Миро осторожно уложил Лемюэля на одеяло, провел рукой по его спине и произнес краткую, но пылкую молитву, обращенную то ли к Богу, то ли к духам предков, то ли к заступникам всего собачьего рода: