Вторая армия
Шрифт:
— Гванук, ты такой преданный и надежный помощник. Как же мне повезло, что в эту комнату ворвался именно ты!
«Говори! Говори со мной, красавица! Восхищайся мной…».
— Ты, наверное, и сейчас всегда заботишься о своем господине, если на него снова нападает опасная немочь?
— Что ты! Ничего подобного с ним больше не происходило! Господин Ли Чжонму стал только более мудрым — сколько разных открытий он сделал для Южной армии! И сильным! В битве при Онге ему пришлось вступить в схватку, и генерал Ли лично зарубил трех самураев.
— Как интересно… — улыбнулась Айдзомэ. — Великий генерал и преданный помощник.
Гванук уже решил, что лично отведет ее к Мацууре и будет отстаивать ее свободу… если потребуется, то и с оружием в руке!
«Она ведь была пленницей у Асо, а, значит, ее семья может стать нашими союзниками! — готовил он аргументы для командующего. — Девушку оставят при войске, я буду ее защищать, буду спать у ее порога…».
Но ничего этого не потребовалось. Ни аргументов, ни спать у порога. Когда Гванук с Айдзомэ добрались до квадратного самурая, возле того находился какой-то незнакомый ниппонец. Из местных. Который мгновенно кинулся к девушке и сгреб ее в объятьях!
«Мочитомо Кикучи…» — с ненавистью выплюнул имя Гванук.
Старший сын князя Канетомо Кикучи. Как раз он-то и был пленником, вернее, почетным заложником у Асо, а Айдзомэ… она оказалась его женой! И разделяла печальную судьбу мужа. Супругов держали порознь, они виделись лишь изредка… Надо ли описывать радость их встречи и освобождения!
Мир рухнул.
У Гванука едва хватило сил написать сообщение генералу Ли. О победе и о планах Мацууры. Написать же имя заложника он никак не мог себя заставить. Ненавистное имя… ни в чем не повинного сына князя. Самое ужасное было то, что на время перехода в замок Кумамото (где планировалась встреча с послами Кикучи) принцесса Айдзомэ слезно попросила, чтобы о ней заботился «ее защитник».
Два следующих дня стали пыткой для адъютанта-советника. Полуночная улыбка принцессы, сальные подмигивания Стеновиков и Псов, снисходительная улыбка проклятого счастливчика Мочитомо. Муж Айдзомэ был невысок, с узким лицом, безобразно торчащим острым носом и гривой непокорных волос, с трудом укладывающихся в прическу… но ему всё это шло! Его вполне можно было назвать красавчиком — от чего не особо выразительный О бесился еще сильнее. Хотя… разве дело во внешности? Сын могучего даймё (а вскорости — и сюго) и сын слуги. Как омерзительно и жалко теперь выглядело всё его прежнее хвастовство…
Но мучительнее всего было находиться рядом с Айдзомэ. А принцесса постоянно звала его к своему паланкину, она вечно выдумывала какую-то помощь, для оказания которой ей требовался «ее защитник». А после помощи девушка норовила завести беседу. Как тогда — в разоряемом войной замке.
В тот час, когда Гванук был по-настоящему счастлив, спасая прекрасную принцессу.
По счастью, в Кумамото его присутствие при Айдзомэ уже не требовалось. Адъютант заставил себя окунуться в работу. Заставил написать, наконец, серьезный отчет о делах под замком Асо, плюс добавил новости, что получен ответ от клана Кикуче, и со дня на день ждут послов. Брался за любые обязанности, лишь бы быть подальше от начальства и дворца, в котором поселилась счастливая семья освобожденных заложников. Даже на посту на воротах стоять вызвался, только бы не видеть глаз принцессы. Волны ее черных волос. Полуночной улыбки.
— Эй, дозорный! Глаза протри! Уже снизу видно!
Гванук вскочил и заметил большую
«Бесполезный О» — адъютант с силой стукнул бревнышком-билом по сигнальному колоколу.
…Встреча с делегацией Кикучи проходила торжественной, и от нее не было никакой возможности отвертеться. Прибыл сам Канетомо — глава клана — суровый крепкий мужчина лет сорока. Разумеется, пригласили и освобожденных заложников. Гванук смотрел в пол, не желая встречаться взглядом с теми самыми глазами. А потому не обратил внимания на то, как сдержанно поприветствовал отец своего носатого сына. Конечно, ниппонцы — суровый народ… но ведь родная кровь находилась практически в плену! Ли Сунмон потом долго возмущался этим наедине с адъютантом, а тому и сказать было нечего.
— Мой господин сдержал свое слово, — Хисасе Мацуура передавал князю Кикучи слова, что велел заучить его генерал Ли. — То, о чем ты говорил, выполнено. Сдержишь ли ты теперь свое обещание?
Канетомо не смутился ни капли. Выдержав взгляд квадратного самурая, он коротко бросил:
— Если я сделаю это, то стану сюго провинции?
— Это от тебя зависит, почтенный! — улыбнулся Мацуура. — Власть Асо низвергнута силами Южного двора. И власть над провинцией Хиго может быть дана лишь тому, кто верен истинному императору Го-Камеяме…
— Тебе ли говорить мне о верности, даймё пиратский! — Кикучи бросил эту фразу, совершенно не повышая голоса. — Все ваши дома — абсолютно все! — покорно перебежали под знамена этого зверя Имагавы. Перебежали, тогда как мой дед Такемицу из последних сил защищал принца Камеоши. Защищал и погиб. Да что там дед. Даже паскуда Корейтакэ Асо еще много лет сражался плечом к плечу уже с моим отцом. Против ваших кланов сражался, что с быстротой спугнутых оленей переметнулись на сторону Северного двора. В итоге у отца не осталось ничего, кроме разоренного Имагавой замка Кумабэ.
Кикучи несколько раз глубоко вдохнул. Но это был еще не конец отповеди.
— Или ты думаешь, я сижу здесь, в своем углу, и не знаю о том, что творится у вас на севере? Как ты изначально пытался использовать и продать Южную армию?
В зале повисла нехорошая тишина. Даже Гванук немного отвлекся от ковыряния своих душевных ран — такая тяжесть придавила его.
— Ты забываешься, господин Канетомо, — поджав подбородок, тихо ответил Хисасе. — Всё, что я делал — было продиктовано лишь моей верностью дому Сёни. Но боги указали мне мою ошибку. Те, кому я верил, отправили меня в темницу. А тот, в ком сомневался — возвысил меня до звания сюго… Какового мой дом не имел никогда… Ты спрашивал меня: станешь ли ты сюго провинции? Так я тебе отвечу: ничего не требуй и не проси. Просто докажи свою верность генералу Ли и Южному двору. Сам. И не прикрывайся именами отца и дела.
Гванук вскинулся. «Генералу Ли и Южному двору»! Здесь не было нужды льстить старому генералу. Значит, квадратный самурай сам, по личному почину поставил имя главнокомандующего впереди! Об этом надо обязательно сообщить сиятельному.
— На этой стороне ценят верность, — продолжил Мацуура. — Верность в делах. Так что докажи ее — и будешь возвышен.
Канетомо Кикучи долгое время молчал. Косился на спасенного сына, хмурился.
— Так не пойдет. Мой дом многое сделал для Южного двора — мы заслужили это право.