Вторая и последующие жизни (сборник)
Шрифт:
— Неприятности на работе, или личная жизнь? — помог ему я, оттягивая ворот свитера и осматриваясь. На первый взгляд ничего вокруг не говорило о неприятностях. Во всяком случае, если научный сотрудник Академии может себе позволить пить настоящую «Арабику», а по запаху судя, так оно и было, это никак не свидетельствует о личной трагедии или служебной катастрофе.
— И то и другое…
— Даже так?
Я взглядом указал на чашку. Хозяин, наконец, совладал со своими руками и разлил кофе.
— Ну, тогда рассказывай… Хвались неприятностями.
Антон
— Мое предложение наверняка покажется тебе странным, но прошу, не отвергай его сразу.
Вот не люблю я таких вот заходов. И пауз многозначительных не люблю… Он этого не почувствовал и несколько секунд держал театральную паузу, а потом разродился:
— Проведи за меня консультацию у четверокурсников.
Я среагировал мгновенно.
— А что только консультацию? Давай я уж у них сразу и экзамен приму! И докторскую за тебя напишу. Я могу, ты же знаешь. Только попроси… Я нужные слова быстренько выучу — и порядок!
— Я серьезно. Выручи.
Тут я по-настоящему обиделся. В любой шутке есть только доля шутки.
— Серьезно такие вещи не предлагают.
Он снова посмотрел на часы.
— Да нет, действительно. Я не шучу. Сам знаешь — сессия идет. Завтра у них экзамен… Его уж, извини, я сам… А сегодня вечером нужно провести консультацию у четвертого курса, но обстоятельства складываются так, что…
Я аккуратно вернул чашку на стол.
Разыгрывает он меня что ли? Или издевается?
— А ты, академик, со своим выбором не ошибся?
— Нет, — говорит. — Я в тебя почему-то верю! Выручи!
Точно издевается!
Вот за что я люблю Антона, так это за хорошее нахальство и веру во всемогущество друзей!
Я бы еще понял его, если б сам был драматическим актером, но ведь он прекрасно понимает, не может не понимать кандидат наук, какими бы сельскохозяйственными они бы ни были, что я не просто артист. Я — артист балета. Танцовщик. Тот самый, кого по малознанию и необразованности некоторые люди «балеруном» называют. Что ж я им преподавателя танцевать буду? Па-де-де «преподаватель и гиперболическая функция»? Глупость какая-то…
Это либо маразм или отчаяние такой глубины, что…
Я уж совсем собрался подняться и сказать, что думаю о его предложении, но тут некстати вспомнил свои размышления у театрального подъезда. Что бы на моем месте сделал сам мистер Кузалес, всуе мной сегодня помянутый? Этот бы точно друга не бросил, даже если б оказался звездой балета. Что-нибудь обязательно придумал бы… Хотя бы посоветовал что-нибудь…
Посмотрел на товарища. Нет. Все-таки не маразм… Пришлось смягчиться.
— Ну, а кто-нибудь… Не может же быть, чтоб на мне свет клином…
Он опередил мою мысль, покачав головой.
— Никто. Никого… Понимаешь, ты моя последняя надежда. Я хотел Семена Николаевича попросить, да тот заболел.
— Кто такой? — машинально поинтересовался я.
— Завкафедрой.
— А прогулять это мероприятие ты не можешь? Ну, тоже заболеть?
Хозяин развел руками и посмотрел на меня, ища в глазах понимания. Я в ответ безмятежно теребил бороду.
Чего-то такого и следовало ожидать. Понятно теперь почему он в меня так верит — не в кого ему больше верить. Один я остался из его идолов. В гордом одиночестве! «Великий и могучий утес…»
Друг мой, мою слабину почувствовал и нажал: ручки на груди сложил и собачьими глазами глядя на меня, проскулил:
— Ты же сможешь. Ты же талантливый. Ты у себя в театре кого только не играл. Выручи, а? Ну сыграй им преподавателя.
У меня возникло острое желание поправить его «сыграй» на «спляши», но я сдержался. В этот момент я впервые серьезно задумался. Ну, а если… Гипотетически… В русле заветов великого Кузалеса… Если б там собралась молодежь зеленая ну, первокурсники… То еще может быть и получилось бы что-нибудь… Но четвертый курс… Хотя… Если, конечно, теоретически… Нет. Надо еще уточнить.
— Предмет-то какой?
— Простой предмет. Совсем простой! — несколько смущаясь, конфузливо даже, отозвался хозяин. — Аресобиология…
Мои брови поднялись и снова вернулись на место. Арес, это понятно, Марс, биология — тоже разъяснений не требуется. А вот все это вместе… Это заставляло задуматься.
Я и задумался. Только над своим.
Может быть это и есть та сверхзадача, о которой Станиславский говорил? Или это не Станиславский, а Петипа? Вот он — вызов мне как артисту. Ну и что, что танцовщик? Подумаешь! Я вспомнил свои мысли, под вывеской «Орион» и ощутил неожиданный подъем. А почему бы и нет? Я, разумеется, не Кузалес, но все-таки… Победит не тот, кто выиграет, а тот, кто вывернется! Нет таких ролей, от которых отказались бы балеруны!
Осторожно, чтоб Антоха не почувствовал проснувшейся во мне заинтересованности я протянул.
— Попробовать, конечно, можно, однако меня беспокоят два обстоятельства. Во-первых, я ничего не понимаю в этой твоей аресобиологии, а во-вторых, мы с тобой вовсе не братья близнецы…
Я посмотрелся в зеркало, потом на друга, потом снова в зеркало.
— …и даже не просто братья. Сложно нас перепутать…
— Это все?
— Все…
Антон после моих слов как-то воспрянул, словно его живой водой спрыснули.
— Разбиваю твои сомнения по пунктам. Во-первых, они в ней тоже мало что понимают. Во-вторых, большинство из них видит меня настолько редко, что вряд ли запомнили. Ну и к тому же у нас одинаковые общевидовые признаки — типичный облик молодого ученого: усы, очки, борода и немного лысины. А костюмчиком, который они, может быть и помнят, я тебя снабжу. Годится?
— Ну… — Я махнул рукой. — Так уж и быть… Если не секрет, из-за чего все это? Свидание?
— Угадал.
Кандидат наук запунцовел. Совсем мальчишка.