Вторая могила слева

Джонс Даринда

У меня таких порывов не было:

– Это невозможно.

Дениз злобно скрипнула зубами и повернулась к папе, тыча в меня пальцем, на случай, если он не заметил:

– Видишь?

Меня до сих пор беспокоила реакция Джеммы. Честно говоря, не думала, что ей вообще есть до меня дело.

Державшийся все это время позади дядя Боб шагнул к нам.

– Может, пойдем все ко мне в кабинет?

– Я ухожу, - сказала я, чувствуя себя выжатой, как лимон. Казалось, меня вот-вот стошнит. Я снова шагнула к выходу.

–

Я знал, что у него ничего не выйдет, - еле слышно проговорил мне вслед папа.

Я остановилась. Обернулась. Ждала продолжения.

– Я знал, что все закончится, как с остальными.

С какими остальными? О скольких случаях ему известно?

Папа сделал шаг вперед и умоляюще посмотрел мне в глаза:

– Солнышко, ну подумай. Если бы он пришел за Дениз или Джеммой, они были бы уже мертвы.

Он прав. Но от этого боль из-за его поступка не ослабевала. Ужасная, жгучая боль, какой мне еще никогда не доводилось испытывать, прожигала дыру у меня в груди, стеной росла прямо передо мной, пока я снова не почувствовала, что задыхаюсь. А потом это случилось опять. Чертовы слезы. Господи, неужели можно быть еще более жалкой?

Папа погладил меня по щеке:

– Я знал, что с тобой все будет в порядке. Как всегда, моя замечательная девочка. У тебя есть, ну не знаю, какая-то сила. Которая неотступно следует за тобой. Ты самое удивительное создание, какое я когда-либо видел.

– Но ты должен был ей сказать, - упрекнула Джемма, - должен был ее предупредить.

Теперь она тоже плакала. Я глазам своим не верила. Я попала в «Сумеречную зону». Больше никаких телемарафонов научной фантастики. Шагнув ближе, Джемма меня обняла. Взяла и просто обняла. И будь я проклята, если не обняла ее в ответ.

Прорвались на поверхность годы горечи и обиды, когда меня постоянно отодвигали в сторону, как чокнутого изгоя, как гадкого утенка. И, несмотря на все усилия, рыдания сотрясали меня снова и снова. Папа обнял нас обеих, едва слышно шепча какие-то извинения.

Я взглянула на Дениз. Смущенная и сбитая с толку, она оглядывалась по сторонам. Мне почти стало ее жаль. Почти. Я жестом предложила дяде Бобу присоединиться к нам. Он мечтательно улыбался, но, когда увидел, что я его зову, нахмурился и замотал головой. Наградив его своим убийственным взглядом-лазером, я позвала снова. Глубоко вздохнув, он подошел к нам и обнял всех сразу.

Так мы и стояли посреди полицейского участка, обнимаясь и рыдая, как звезды в реабилитационном центре.

– Сейчас задохнусь, - сдавленно выдохнула Джемма, и мы рассмеялись, как когда-то, когда были еще школьницами.

Глава 19

Если мне до лампочки, это еще не значит, что я чего-то не понимаю.

Надпись на футболке

–

Без обид, но все эти годы ты вела себя со мной, как последняя стерва.

Я подмигнула Джемме. Мы сидели за столиком в папином баре. Сэмми готовил нам хуэвос ранчерос, а папа разливал заказанные напитки. Дениз увязалась за нами. Даже дядя Боб нашел себе оправдание, чтобы сбежать из участка и перекусить.

– Конгрессмен может и подождать, - усмехнулся он, а потом огорошил меня вопросом: - Не объяснишь, откуда у тебя на спине порез?

Похлопав его по животу, я доверительно поделилась:

– Будешь продолжать есть, как сейчас, начну называть тебя дядя Жлоб.

А он ответил:

– Не очень-то мило.

А я:

– Знаю, потому и сказала.

А он:

– А-а.

А потом мы все приехали сюда.

Джемма поерзала:

– Я над этим работаю, ясно? Ты хоть представляешь, что значит быть сестрой удивительной Чарли Дэвидсон? Той самой Чарли Дэвидсон?

Я как раз глотнула чая со льдом, который вручил мне папа, и чуть не поперхнулась. Пережив затяжной приступ кашля, я уставилась на нее с открытым ртом:

– Издеваешься, что ли? Это ты всегда была идеалом. И тебе было сложно быть моей сестрой?

– Чушь собачья, – закатила глаза Джемма. Оказывается, мы с ней больше похожи, чем я помнила. Жуть какая.

– Ты ведь со мной не здоровалась, - гнула я свое. – Даже не замечала меня, когда я входила в помещение.

– Мне казалось, ты этого не хочешь. – Джемма смущенно опустила глаза.

У меня отвисла челюсть.

– Откуда такие нелепые мысли?

– Ты сама мне сказала больше никогда с тобой не заговаривать. Даже не здороваться. И никогда, ни при каких обстоятельствах на тебя не смотреть.

Чего? В упор такого не помню. Хотя… нет, разок было.

– Чувиха, мне ж тогда было девять лет.

Она покачала головой. Ладно, два раза.

– Двенадцать?

Джемма снова покачала головой.

– Да ладно, не важно. Это было давным-давно.

– Ты не определяла временные рамки. Вижу, что ты не помнишь, но я помню, словно все случилось только вчера. К тому же ты всегда была очень скрытной. Мне так много хотелось узнать, но ты ничегошеньки не рассказывала. – Она пожала плечами. – Я всегда чувствовала, что мне в твоей жизни места нет.

Пришла моя очередь заерзать.

– Джемма, есть некоторые вещи, о которых просто-напросто лучше не знать.

– Опять двадцать пять, - сказала она, поднимая руки.

Сидящий напротив нас папа рассмеялся:

– Со мной то же самое.

– Серьезно, ребята, я не шучу, - настаивала я.

– Чарли права, - вклинилась Дениз, - пусть оставит все это при себе.

Ну вот, опять мы катимся в Пошланафигвиль. А в нем совсем не так весело, как в Маргаритавиле. Ничего на свете Дениз не любит меньше, чем говорить о Чарли.