Вторая попытка
Шрифт:
Эльза лежала, раскинув руки, Адам размеренно, с какой-то ленцой двигался меж её раздвинутых ног. Я не могла смотреть на него, я смотрела на неё. Открытые, ничего не выражающие глаза, закушенная губа. Совершенная грудь, не потерявшая своей формы, смотрящая вверх бледно-розовыми сосками, впалый живой. Адам чуть придерживал её за бедра, крепко, уверенным хозяйским жестом. Их тела хорошо знали друг друга.
Он задвигался быстрее. Рука отпустила бедро, поднялась выше, обхватила, грубо тиская, наверняка оставляя синяки, её грудь. Эльза вскрикнула, пальцы её комкали простыни, она беспомощно металась по постели, затем вцепились в его плечи, притягивая к себе. Он чуть склонился, волосы его упали на лоб, мышцы переливались
И вдруг навалилось осознание факта, что он не мой. Он — чужой. И возможно, никогда моим и не был, лишь позволяя любить себя, как позволял сейчас этой женщине, что лежала под ним. Но от этого не становилось легче, накатила, сворачивая внутренности в клубок, боль. Даже сейчас, ненавидя их обоих, я желала быть на её месте. Чтобы моё тело он ласкал, пусть и причиняя боль, бог мой, неужели я не заслужила немного счастья? Всего-то, мужчину, который любил бы меня, которого не пришлось бы делить с другими женщинами.
Бросив последний взгляд на сцепленные страстью тела, я отступила назад. В ушах грохотом отдавалось биение сердца, или, быть может, с таким шумом рассыпаются в прах надежды? Вот она, моя вторая попытка. А сколько их может быть, этих попыток жить заново? И стоит ли пытаться, если все в итоге приходит на круги своя? И что мне делать сейчас? Я даже на минуту не могла представить, что останусь в этом доме, в котором мужчина, давший, а затем отобравший у меня надежду, ублажает в постели эту сучку, господи, как ненавижу её!
Я спустилась вниз, надеясь, что они, занятые друг другом не услышат моих шагов. Торопливо оделась, нашла свою сумку и вышла на улицу. Я не знала, куда пойду, ночь, я за городом, электрички наверняка не ходят. Достала, включила телефон — половина третьего. За ночь навалило сугробов, ноги проваливались, идти было тяжело, особенно в моих дурацких сапогах на высоких каблуках. Я решила добраться до трассы, а там ловить попутку или такси вызвать, что угодно, только не оставаться здесь! Забиться в какую-нибудь дыру и там дать волю жалости к себе, ненависти, слезам. А что делать дальше, покажет время. Или не покажет, как повезёт. Беда в том, что в мою старую жизнь обратно меня никто не ждал. Я могла лечь в сугроб и уснуть, если пойдёт снегопад, то меня найдут только весной, и, возможно, до этого времени меня даже никто не хватится. Я устала жить, жить — это скучно, это больно, обидно и чертовски несправедливо. Кто сказал, что я обязана жить, если от меня нет никакой пользы, если я никому не нужна? Быть может, там, на том свете, если он есть, конечно, любимых мужчин не приходится делить с другими женщинами, там их на всех хватает. Там нет одиноких ночей, пустых надежд, обещаний, невыносимого ожидания и такого горького на вкус разочарования.
За самобичеванием и мечтами о несбыточных утопиях я отшагала метров триста. Шла я самым коротким путём, который проложили местные жители, чтобы сократить дорогу до остановки на трассе, тропой между огородов. Посматривала на трассу впереди, мечтая о попутке до города. Сейчас моя квартирка казалась мне убежищем от всех бед, самое главное — дойти, добраться, а потом станет легче. Возможно…
От трассы на поселковую дорогу свернули три машины. В это время года это само по себе было удивительно, а ещё и посреди ночи… на мгновение я остановилась, а затем повернулась и бросилась обратно. Им ехать по заснеженной дороге, мне быстрее, ближе, гораздо ближе. Я поняла, что вру сама себе, что ненависть — это пустое слово. И что, пусть сейчас он в объятиях другой женщины, я всегда буду считать себя причастной, а его — немножечко своим. Своим, родным, единственным. И одна только мысль, что сейчас Адам, мой найденыш, может сейчас погибнуть, придала мне сил. Я бежала, не чувствуя ног, зная, что опоздать — смертельно. Ворвалась во двор, вломилась
— Там едут на трёх машинах, уже близко.
Десятая глава
— Дура, — зло выдохнул Адам, и я вся сжалась. Я не ждала благодарности, но и так…тоже не ждала. — Ты зачем вернулась? Бегом, бегом, прочь отсюда!
Обнаженная Эльза, схватив вещи, метнулась к окну. Я отвела взгляд, хоть и видела недавно все её прелести.
— Не успеет, — сказала она, на удивление спокойно. — Уже подъезжают.
Адам схватил меня за руку и поволок вниз, перепрыгивая ступени, один раз я упала, он не терпеливо дёрнул меня вверх, поднимая. За нами, застегивая на ходу пуговицы, сбежала Эльза, она запирала дверь на все замки, словно это могло остановить тех, кто сейчас придёт. Адам ворвался на кухню, здесь, прямо под столом был люк в подпол. Он откинул его, забросил внутрь мою сумочку, которую я, оказывается, успела выронить.
— Сиди тихо, — сказал мне. — Может, не заметят люка под столом. Но спрячься, если сумеешь. А ты, — сказал он уже Эльзе, — если хоть слово скажешь о ней, то в этом же погребе и останешься. Навсегда.
Эльза скептически поджала губы. Она накинула рубашку Адама и сейчас надевала сапоги, выглядела, к сожалению, на все сто. Я нашарила в темноте подпола ступени и начала спускаться. Схватила Адама за руку, хотя не хотела его касаться, смотреть на него, думать о нем.
— А ты? — жалобно спросила я.
— Иди скорее, — поторопил он меня. Дверь в дом уже сотрясалась от гулких ударов ночных гостей. — За меня не бойся.
Крышка люка опустилась, оставляя меня в полнейшей темноте. Я сжала в руках сумочку, спотыкаясь в темноте, но боясь достать телефон, прошла к дальнему углу. Ни картошки, ни огурцов Алик отродясь не сажал, погреб по назначению не использовался. Здесь пахло сыростью, пылью, мышами. Спрятаться было негде, я вернулась к люку и сжалась в клубок прямо под лестницей. Наверху раздался грохот, звон бьющегося стекла — стекло били просто от злости, на окнах стояли решётки. Затем дверь, протяжно застонав, сдалась и уступила напору, прогрохотали обутые в тяжелые ботинки ноги. Вскрики, шум драки, настоящей, не чета нашей с Эльзой. Я прислушивалась, боясь упустить хоть звук, пытаясь представить, что там происходит. Раздался визг Эльзы, такой громкий и пронзительный, что даже здесь, в подвале у меня заложило уши. Она кричала и материлась так виртуозно, словно специально этому училась.
— Куда её? — спросил грубый мужской голос.
— Держи. Отвезем к мужу, пусть разбирается сам.
— Сам держи, она царапается.
— Убери руки, урод, — снова завизжала Эльза. — Иначе тебе не поздоровится!
— Это тебе не поздоровится. К муженьку сейчас поедешь, а трусы то надеть не успела!
Мужик грубо захохотал, потом вскрикнул и выругался, видимо бесстрашная Эльза неутомимо сражалась. На кухню зашло ещё несколько человек.
— Чисто, нет второй девки, — отрапортовал кто-то.
— А была? — Тишина. Раздался звук очередного удара. — Была вторая девка, я спрашиваю?
– Была, — глухо отозвался …Алик. Я вздрогнула, едва не вскрикнув. — Женя Самойлова. Была, когда я уезжал днём.
— Где?
– Уехала, — спокойно ответил Адам. Я представила, как он равнодушно пожимает плечами. Эльза хранила молчание. — Вечером.
— Ревнивая оказалась, — выплюнула Эльза.
— Уж не ревнивее твоего мужа, — ответил мужчина. — Уходим. Руки ему свяжи!
Снова грохот, шум борьбы. Я гадала, кому из знакомых мне людей сейчас делают больно. В то время, пока я отсиживаюсь в относительно безопасной темноте, вновь захлопали двери.