Вторая сущность
Шрифт:
Мне было надобно кран в ванной подправить, Марии ножик мясной наточить, передачу поглядеть про элементарные частицы, хотя я и думаю, что этим физикам пора переходить от элементарного к чему-нибудь посложней… Но я все отставил и пошел в его комнату.
Генка вроде бы ждал меня — задумчиво сидел на стуле задом наперед. Парень он высокий, будто и не от меня произошел, хотя произошел от меня. Плечи мои, широкие. Плюс усы по моде, плюс глаза упорные, плюс улыбка неохватная… Ну и, как положено, гитара с магнитофоном, самостоятельно купленные.
Хотел я
— Отец, женюсь.
Я покашлял: зря мужчина веселился — кирпич на голову свалился. А Генка усы в меня нацелил, приготовившись к рукопашной.
— На Весте? — спросил я.
— Да.
— Решил без перерешалок?
— Конечно.
— Ну, все?
— Что все?
— Решение твое я выслушал и проглотил. Теперь пойду кран чинить и ножик точить.
— Как же… Ничего и не скажешь?
— Так ведь ты все решил, — удивился я до невероятности.
— По-твоему, надо было с тобой посоветоваться, — улыбнулся Генка довольно-таки подлой и усатой улыбкой.
— Ага.
— Теперь, отец, так не делают…
— У старинушки три сына: старший умный был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак.
И пошел я себе к двери, поскольку есть вопросы неуступаемые, как земля под нами. Не о женитьбе мы говорили.
В жизни много вопросительных закавык. Одна из них — младые годы. Лет семнадцать — двадцать, когда человек уже не глуп, но еще и не умен. Не чудеса ли? Самые главные решения, от которых жизнь зависит, мы выносим в этом зеленом возрасте. Спутника себе отыскиваем, попросту говоря, женимся; специальность выбираем по душе и чтобы несменяемую; друзей заводим верных и постоянных… Вот я и говорю, что мудрость-то надо бы природе пустить задом наперед, от молодости к старости — родился умным, а с годами поглупел. Тогда решения стали бы повесомее. Умной молодость должна быть, умной.
— Отец! — Генка встал и как бы мне путь заслонил.
— Ну?
— Ты против Весты?
— Ни грамма.
— Отец, но мне нужен свой опыт.
— И моим не гнушайся. От семейной жизни можно получить большое удовольствие, а можно заиметь один насморк. Послушай-ка байку…
…Турист один, любитель подземных приключений, отыскал пещеру, где мрак да летучие мыши. На веревках его туда спустили при помощи лебедки. День там сидит, второй, третий… Два месяца пробыл в полном одиночестве, в сырости, без солнца и телевизора. Когда его оттуда выволокли и поинтересовались, как он закатил такой подземный рекорд, турист ответил прямо: «Если б не поругался с женой, век бы столько не высидел». Ну?
— Отец, мы любим друг друга.
— А-а, тогда давай говорить по делу. Где жить будете?
— В этой комнате.
— На что жить?
— На зарплату, отец.
— Матери будешь отдавать?
— Если она готовить согласится…
— Она согласится, Гена. Еще что?
— А что еще? Все.
— Я-то думал, ты и правда женишься, а ты шуточку подпустил.
И я вылез из мягкого кресла,
— Какая шутка, отец! Женюсь я!
— Да где же? Ты как приносил зарплату, так и будешь приносить. Как жил в этой комнате, так и будешь жить. Как мать стряпала, так и будет стряпать. Чего изменится-то?
— Но я же Весту приведу.
— Так и мычи: хочу, мол, отец, девочку привести для приятной параллельности.
— Для какой параллельности?
— Лежишь ты на этом диване, и она рядом лежит, параллельно тебе.
— Да все так женятся!
— Тоже, видать, для параллельности.
— А по-твоему как?
— У моей лошадки были две загадки — одна про овес, вторая про сена воз. Жениться, Гена, это стать мужиком. Коллектив выстроить из себя, жены и последующих детей. Материально снабжать этот коллектив. Заботиться о супруге. Воспитывать ребятишек. Имущества скопить…
— Мещанство, — фыркнул Генка сквозь усы.
— Семья-то?
— Имущество копить.
— А как сказки русские кончаются? «Стали жить-поживать да добра наживать». Но главное, мужицкая задача, Гена, чтобы все стали счастливее, и ты в том числе, как глава семьи.
Генка опять задумался. Оно и хорошо, на думающего человека приятно глядеть. Откровенно говоря, мне это «Стали жить-поживать да добра наживать» тоже по разуму скребет. А почему бы не так: «Стали жить-поживать да ума наживать»?
— Ты на что-то намекаешь, отец…
— Ага.
— А на что?
— Подумай, пока я ножик точу…
Мария сидела в кухне, понурившись над куском говядины. Знала она мои слова — не первый сын женится. Ее как бы разрывало надвое: и я прав, и Генку жалко. Но терпела, и правильно делала.
Все хорошее, говорят, от матерей. А плохое? От отцов, что ли? Все от родителей — и хорошее, и плохое. Но мать матери рознь. Хорошая мать воспитывает, а плохая ублажает. Признаться, сперва я боялся за Марию. Девок нет, одни парни — как, думаю, начнет состоять при них прислугой. Знавал я таких — за бутылкой для сынка бегали. Но Мария свою роль продумала крепко: ребята полы терли, посуду мыли, картошку таскали, пододеяльники отжимали, уж не говоря про всякие ремонты. Тут расклад такой… Мать, которая приучает сына помогать себе, слабой женщине, воспитывает мужчину; мать, которая парня обслуживает, растит не мужа и не отца, а залетного самца.
Все это я думал, затачивая кухонный нож. И молчал, потому что Мария молчала. Само собой, я заговорил бы насчет состоявшейся беседы, да не успел — сперва в кухню дунул ветер, потом гул пошел, потом пол дрогнул… Но влетел не змей-горыныч, а Генка — здоровый он у меня малый, какой-то диковинной борьбой занимается японской.
— Отец, ты хочешь, чтобы мы поселились отдельно?
— Ага.
— Но у Весты площади нет.
— Зачем же у Весты…
— Тогда будем меняться.
— Нет, не будем. Нам с матерью и тут солнышко греет.