Вторая война шиноби: Страна Рек
Шрифт:
Просторные пейзажи рисовых полей. И она. Хватило всего лишь одного взгляда, чтобы понять, насколько она красива. Хватило всего лишь одного раза с ней поговорить, чтобы захотеть узнать поближе. И хватило всего лишь однажды увидеть, как она плачет, чтобы внутри зародилась трепетное чувство…
Тусклый свет масляной лампы в маленьком кабинете Маяка. И снова она. Глаз не оторвать от этой юной красоты. От этих золотых волос, от этой хрупкой фигуры и милого личика. И когда она учит эти учебники, с каждым разом ему все труднее себя сдерживать. Он наклоняется к ней, смотрит, как ее щеки краснеют,
Но Дан не хочет мешать ей. Только не в то время, когда она только-только заинтересовалась ирьёниндзюцу. И он решает подождать. Но на собрании перед сражением впервые понимает, что может не вернуться. И в тот поздний вечер понимает, что не может больше терпеть, и нежно ее целует. А она такая неопытная, такая живая. Угловато прижимается к нему, неуверенно трогает, а он готов отдать все на свете, чтобы этот миг никогда не кончался.
И так по кругу, один сон за другим, кажется, целую вечность… Но вдруг мечты сменились размытым светом, в груди потяжелело, веки неохотно открылись, и он увидел над собой холщовую ткань палатки.
— А вот и наш капитан очнулся, — прозвучал низкий и раскатистый знакомый голос.
Дан с трудом повернул голову: Джирайя стоял рядом, оперевшись о тумбочку, сложив руки на груди, и широко улыбался. Дан попытался привстать, но тело не слушалось. Попытался что-то сказать, но ничего кроме слабого хрипа не вышло. Джирайя помог приподнять ему голову и дал отпить воды из стальной чашки. Дан сделал несколько глотков и с дикой усталостью упал обратно на подушку.
— Что случилось? — спросил он ослабевшим голосом.
— Спасла тебя наша Цунаде, — ответил он. — С того света спасла.
Джирайя пододвинул табурет к его койке, сел и стал пересказывать все, что случилось за последнее время.
— Ну а потом, когда она эту технику в себе-то открыла, яд из тебя и вытащила. Вот, все по очереди и ждали, когда же ты очнешься, — закончил Джирайя. — Слушай, хотел я тебя за одно дело поблагодарить…
Но не успел он закончить, как ткань у входа приподнялась и в палатку зашла Цунаде в накинутом поверх формы белом халате с повязкой ирьенина на плече и с аккуратно убранными наверх волосами. Дан так разволновался, что даже нашел силы присесть на подушках, чтобы получше ее разглядеть.
— Ну как он, Джирайя? — спросила она, не поднимая взгляда от бумаг.
— Сама посмотри, — ответил Джирайя.
Цунаде подняла голову, на миг застыла, а затем прикрыла губы ладонью и тихо заплакала. Дан виновато улыбнулся. Но в ответ она замотала головой, кинулась на кровать, упала на его ноги и громко зарыдала.
— Ты живой, — повторяла она через слезы, — ты живой…
— Ну, наверное, я пойду, — неловко произнес Джирайя и, хлопнув по коленям, встал с табуретки, остановился в проходе,
Дан с трудом оторвался от подушек, аккуратно взял ее за плечи, приподнял со своих ног и посмотрел на нее. Цунаде выглядела такой же, как и всегда — прекрасной, но нельзя было не заметить, насколько сильно изменился ее взгляд, стал намного тверже.
— Мне Джирайя все рассказал, произнес он, — ты такая молодец.
Цунаде в ответ громко всхлипнула и утерла нос, словно ребёнок. Он ласково ее приобнял и ослабевшей рукой стал гладить ее по волосам.
— Все прошло, — нежно повторял он. — Я с тобой…
Цунаде плакала и прижималась к нему. Только он так сильно ослаб, что уже еле держался, ему хотелось одного — поскорее лечь обратно на подушки. Но, оглядев палатку, он представил, через какой ужас она прошла, чтобы спасти его. И Дан нашел в себе силы продолжить сидеть, только немного отклонился назад и еще раз на нее взглянул. Но Цунаде вдруг со всей силы вцепилась в него.
— Куда же я теперь от тебя денусь? — рассмеялся он. — Если ты меня даже у смерти отняла?
— Не говори о ней, — помрачнела она. — Ни слова больше ни о смерти, ни о ядах, ни о чем.
— Конечно, — улыбнулся он, обнял её покрепче и прикрыл глаза.
В палатке было тихо, лишь с улицы доносились отдаленные голоса шиноби. Немного погодя им принесли горячий обед. Аромат лукового супа был настолько вкусным, что его живот громко заурчал. Цунаде оторвалась из объятий и широко улыбнулась.
— Подай мне, пожалуйста, тарелку, — с неловкостью произнес он.
— Ты еще слишком слаб, чтобы держать ложку, — строго ответила Цунаде, встала с кровати, помогла поудобнее сесть в подушках, а затем взяла в руки тарелку, пододвинула табурет к нему поближе и, присев, стала дуть на ложку.
— Повезло же мне в тебя влюбиться. Такая сильная и смелая, такая красивая и талантливая, так еще и такая заботливая.
Цунаде смущенно отвела взгляд, а у него внутри вдруг разлилось очень теплое и трепетное чувство. Без каких-либо сомнений — это была настоящая любовь. От еды у него появились силы, и когда она отложила пустую тарелку, он притянул ее к себе и вместе с ней упал на подушки. Цунаде легла под боком, положила ему голову на грудь и с радостью на него посмотрела. Дан прекрасно понял намек и, наклонив голову, нежно ее поцеловал.
— Дан, — на удивление очень серьезно произнесла она, когда он отстранился и вновь лег на подушки. — Я тебя очень прошу, больше никогда меня не закрывай собой. Я лучше сама умру, чем еще раз переживу такое. А что, если в следующий раз моя техника не поможет?
Дан лишь тяжело вздохнул, прижал ее к себе и прикрыл глаза.
Они провели целый день вместе. Цунаде рассказывала, насколько удивительный мир в клетках, как теперь легко у нее выходит контролировать лечебную чакру, и что теперь она навсегда останется ирьенином. Так и не заметили, как наступил вечер, и ему вдруг захотелось встать на ноги.