Вторая жизнь Арсения Коренева
Шрифт:
— Ну смотрите, не хотите — не скажу. Тогда уж бегите, а то Зобов с минуты на минуты прийти должен. Вы же обещали вроде быстро управиться, а сами пробыли тут чуть не полчаса.
Гляди-ка, а я и не заметил, как время пролетело. Вот уж действительно, впал в прострацию, или, вернее, в целительский транс. Преисполненный благодарности и пообещав плитку шоколада, я на всё ещё нетвёрдых ногах покидаю реанимационное отделение.
Моё состояние не укрывается от коллег.
— Какой-то ты, Арсений, бледный весь, — с тревогой заявляет пышногрудая блондинка Лариса Офицерова. — Часом не заболел?
Я повторяю легенду с чем-то нехорошим,
— Если к завтрашнему дню не полегчает, то попросите кого-нибудь из соседей вызвать вам «скорую», возможно, придётся полежать в инфекционном отделении, — рекомендует Аркадий Вадимович.
На следующее утро меня всё ещё преследует слабость, и прошу Петра передать Штейнбергу, что, скорее всего, появлюсь на работе завтра. И «скорую» вызывать не буду, так как тошнота прошла, но общая слабость ещё сохраняется. После чего с чувством выполненного долга весь день лежу и читаю одолженную у Прокофьевых беллетристику. К вечеру появляется аппетит, а ещё сутки спустя чувствую себя более-менее сносно, а есть вообще хочется неимоверно. Как и предупреждало «Руководство», энергия восстанавливалась не только благодаря сну, но и потребляемой организмом еде. На завтрак сварил макарон с тушёнкой, да ещё и обжарил, полил парой яиц, и всё это роскошество схомячил за один присест. Затем чай с пряниками, и в компании Петра отправляюсь в больницу.
Штейнберг первым делом поинтересовался моим самочувствием, я сказал, что готов горы свернуть, на что тот удовлетворённо хмыкнул. И рассказал, что вчера на планёрке у Настина своего рода событием стало выступление Зобов с докладом, что Паршину стало намного легче. Больной пришёл в сознание и может дышать самостоятельно. Настин заявил, что грамотное лечение принесло свои плоды. А я думаю, что, если бы не чудодейственный браслет Рафаила, то ещё несколько дней — и Паршина отправили бы в патологоанатомической отделение, где ему вскрыли бы черепную коробку для гистологического исследования поражённых бактериями тканей.
Далее уже в кулуарных беседах удалось узнать следующее. Полностью пришедший в себя Паршин заявил, что, находясь в бессознательном состоянии, видел ангела, который спустился с небес и стал гладить его по голове, после чего та перестала болеть, а он очнулся и понял, что не может пошевелиться, а во рту у него находится посторонний предмет, что сразу вызвало рвотный рефлекс. По счастью, рядом оказалась медсестра, а то ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.
Выяснил, что Паршину сделали люмбальную пункцию, оказалось, что ликвор прозрачный. Ну, собственно, иного результата я и не ожидал. Конечно, праздновать полную победу было ещё рано, так как дальше потребуется длительный процесс восстановления. Последствия после менингита ещё как минимум год будут давать о себе знать. Это если спаек не образуется и без эпилепсии обойдется, а также повышения черепно-мозгового давления. Но в любом случае летальный исход Паршину уже не грозил так явно, как это было до моего сеанса исцеления.
Естественно, все лавры — ну или почти все —
На душевном подъёме я отработал до 16 часов с перерывом на обед, во время которого пил чай с ванильными сухарями, изображая диету, хотя хотелось сожрать как минимум тарелку пельменей со сметаной. Хотел было задержаться, дописывая историю болезни поступившего утром пациента, но Штейнберг в приказном порядке отправил меня домой. Мол, нечего, завтра допишешь, никуда твой больной со своим хроническим панкреатитом не денется, тем более что анализы у него возьмут завтра утром натощак, а ночью за ним присмотрит дежурный врач.
И вновь я улёгся в постель пораньше, а утром встал, окончательно наполненный силой и здоровьем. Ну а что, думал я, обливаясь во дворе холодной водой из эмалированного ведра, организм молодой, восстанавливается быстро. Будь мне мои 70 с хвостиком, ещё неизвестно, как я сам бы пережил такое вот исцеление. Может, и не пережил бы.
Окончательно восстановив своё физическое здоровье, стал думать, как, не привлекая внимания, подлечить своих пациентов из терапевтического отделения. Если уж у меня с лежавшим при смерти Паршиным сладилось, то с пациентами, имевшими вполне реальные перспективы на выздоровление, по-любому должно получиться.
Решил попытать счастья на пациентке, которая была направлена из поликлиники с желчнокаменной болезнью. Женщину мучают периодические сильные боли в эпигастрии с иррадиацией в правое подреберье. И сейчас её лечащий врач Виктор Витальевич Киселёв решал вопрос, лечить её в терапии или направлять в хирургию на удаление желчного пузыря.
В пятницу с утра в ожидании завотделением в ординаторской мы гоняли чаи, а Киселёв листал потрёпанный временем журнал «Крокодил».
— А вот ещё анекдот, — говорил Герман Гуляев, держа в руках полупустой стакан. — Пришел к врачу мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы. Врач прописал мазь и велел втирать в это место. Вскоре приходит другой мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы, которую кто-то намазал мазью.
Народ заржал, особенно зрелищно это получалось у Ларисы, чьи крупные груди подпрыгивали в такт её всхлипываниям.
— А у меня тоже есть анекдот про врачей. Вернее, анекдоты, я их много знаю, — сказал я, дав народу отдышаться.
— Ну-ка, расскажи, — донеслось со всех сторон.
— Диалог врача с пациентом: «Курите?» «Астма». «Пьете?» «Давление». «Секс?» «Увы, возраст…» «Жареное?» «Желудок». «Что ж вы за человек, даже запретить нечего!»
И, после небольшой паузы, не давай собравшимся отсмеяться, травлю следующий, такой же короткий: