Вторая жизнь Арсения Коренева
Шрифт:
— Дуся, ты это… Прости меня, а?
Я покосился на Евдокию, та молчала, её явно обуревали самые противоречивые чувства.
— Простишь его?
Она закивала, так и не в силах вымолвить ни слова.
— Прощает она тебя, — пояснил я Семенцову.
Поставил лопату на место, присел рядом с ним на корточки, он испуганно отшатнулся, но я его успокоил:
— Не бойся, не буду я тебя бить. Дай-ка нос твой гляну, я же врач всё-таки.
Он убрал ладонь, я осторожно потрогал пальцами носовую перегородку. Ни разу не хирург-травматолог,
— Придётся потерпеть, — сказал я. — Можешь орать, но дёргаться не рекомендую.
И я резким движением вправил носовую перегородку.
— А-а-а!
Я едва не оглох от этого вопля. Блин, дверь-то открытая, соседи наверняка услышали и теперь бог знает что подумают. Ещё прибегут на помощь, чего доброго.
— Сука-а-а-а… Больно как!
— Зато нос снова ровный, — удовлетворённо констатировал я. — А теперь нужно остановить кровь.
— У меня лёд в морозильнике есть, в ванночке кубиками, — сказала Евдокия.
— Это потом, отёк снимать, а кровь мы сейчас остановим… Да не дёргайся ты, самое страшное уже позади.
Я незаметно активировал браслет и приложил ладонь к носу недавнего соперника. Минута — и сосуды сужены, кровь перестала течь, а у меня после исцеления лишь лёгкая слабость. Плюсом ещё усталость от недавней бойни, и шишка небольшая на лбу вздулась, так что холодный компресс с ледовыми кубиками в целлофане нам понадобился обоим. Так и сидели на диване, пока Евдокия замывала в сенях кровь.
На шум и в самом соседи заглянули, через забор пообщались с Евдокией. Та ответила, что это командировочный молотком себе по пальцу попал, вот и орал. Такое объяснение, похоже, соседку удовлетворило.
— Ну вы как?
Она зашла в комнату, посмотрела на нас, прижимавших компрессы к носу и лбу, вздохнула.
— Вот пришёл ты, Семенцов, на свою и нашу голову… Сейчас в крови весь домой вернёшься, и твоя мать прибежит ругаться, я её знаю.
— Не прибежит, — буркнул тот. — Скажу, что в овраг упал, и носом об корягу ударился.
— Думаешь, поверит?
— Ты в любом случае не при делах, я ей сказал, что Федьку Кудряшова пошёл проведать. Вот типа на обратном пути в потёмках в овраг и свалился… Ладно, пойду уже.
— Крепдешин только забери, я его на лавку в сенях положила, — сказала Евдокия.
— Себе оставь, на кой он мне?
Евдокий, чуть поколебавшись, кивнула:
— Ладно… А мать не спросит, на кой ты с крепдешином к Федьке попёрся?
— Она и не видела, как я свёрток брал, я ей его не показывал.
Проводив бывшего супруга, Евдокия села рядом со мной, убрала мою руку с полиэтиленовым пакетом, в котором плавали подтаявшие кубики льда.
— Не такая уж и большая шишка, вообще чуть заметная, — сказала она. — До свадьбы заживёт.
— Твоей или моей?
Она грустно улыбнулась, и мне стало невесело. Вот почему всё так в жизни несправедливо устроено? Алё, небесная канцелярия, я вас спрашиваю!
[1] В оригинале фраза звучит следующим образом:
[2] Итальянское красное сухое вино
[3] ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий. Вид лечебно-исправительного учреждения, предназначенного для тех, кто по решению суда направлялся на принудительное лечение от наркомании и алкоголизма. 1 июля 1994 года вступил в законную силу указ президента РФ Бориса Ельцина, ликвидировавший лечебно-трудовые профилактории в России.
Глава 8
Это происшествие обошлось-таки без последствий, хотя в голову лезли разные мысли. Ночь прошла в тревожных думах, как-то нам обоим было не до постельных утех. Но минул день, другой, на третий Евдокия узнала, что бывший всё же умотал на юга, и дышать сразу стало как-то легче, что ли.
Себя я оценивал трезво. Когда надо — могу и в рыло съездить, но в целом я человек неконфликтный, привык решать возникшие разногласия мирным путём, и события, подобные тому, что произошло в прошлый четверг, могут на какое-то время выбить меня из колеи.
Впрочем, внешне я никак это не демонстрировал. Тем более в глазах Евдокии, похоже, я стал если не героем, то где-то рядом. Иной раз теперь она посматривала на меня чуть ли не с восхищением, что одновременно меня и смущало, и удовлетворяло моё ЧСВ[1]. Непроизвольно расправлялись плечи, задирался подбородок, и порой я вёл себя с Евдокией словно мачо из какого-нибудь дешёвого болливудского фильма, что меня самого неимоверно раздражало. Однако инстинкты альфа-самца то и дело выпирали из меня на всеобщее обозрение. Даже Ряжская как-то поинтересовалась, чего это я такой довольный в последнее время, на что я ответил, мол, счастлив оказывать людям помощь. Ничего другого в тот момент в голову не пришло.
А между тем из головы никак не выходила презрительно брошенная в сторону Евдокии её бывшим муженьком фраза:
«Ты ж никому не нужна, ты пустоцвет».
На Руси так исстари называли женщин, неспособных к зачатию. Вот и Евдокия из таких. Только когда-то была способна, а из-за одного подонка лишилась счастья иметь детей. Узнать бы, какой точно у неё диагноз, да спросить неудобно.
В какой-то момент меня осенило. А ведь по идее её амбулаторная карта должна быть в регистратуре нашей амбулатории, как и карты других жителей Куракино. Во всяком случае тех, что лечились.
Я не ошибся в своих предположениях. И в карте за подписью врача-гинеколога областной больницы имени Бурденко Якова Буровского (помню-помню эту фамилию, даже пересекались в Облздраве с ним пару раз) было написано, что имело место травматическое кровоизлияние в брюшную полость, с развитием впоследствии гнойного перитонита. Была проведена противовоспалительная терапия, однако купировать развитие спаечного процесса в малом тазу не удалось. Всё это привело к появлению спаек (синехей), сделавших непроходимыми маточные трубы.