Вторая жизнь Эми Арчер

Пейтман Р. С.

– Посмотреть?

– Мне сказали, что можно.

У нее удивленное лицо.

– Ну что ж, если хотите, можете посмотреть, – неуверенно говорит руководительница. – Просто обычно это никому не интересно. – Она переворачивает страницы на своем планшете. – Хочется думать, что я здесь занимаюсь творчеством, но в основном я просто бебиситтер, только более престижная.

Я оглядываю зал. Взрослых, кроме меня, нет.

– Приятно для разнообразия иметь зрителей, правда, девочки?

Кордебалет кивает. Кто-то что-то шепчет Эсме,

кто-то с любопытством улыбается. Я отхожу назад, где стоят в ряд оранжевые пластиковые сиденья.

– Итак, девочки, начали, – говорит миссис Фробишер. – Включаем музыку. О ритме не забывайте.

Девочки пляшут канкан под музыку, такую громкую, что в динамиках трещит. Эсме коротко улыбается мне. Моя ответная улыбка выходит вялой: вспоминаю, как Эми выступала в школьном ансамбле, как прыгала в такт под фортепиано. А рядом Дана делала то же, только все никак не попадала в ритм.

У Эсме, как и у моей девочки, хорошее чувство ритма и способности есть, но ей не хватает мастерства Эми-звездочки. Мысль эта проступает, как синяк на коже – все яснее и четче. Чем дольше я смотрю на Эсме, тем меньше вижу в ней Эми. Внешне похожа, а внутри совершенно другая – такая же другая, как Дана, несмотря на «сходство».

Учителя их постоянно путали. А я никак не могла понять почему. Волосы у девочек были одинакового цвета, но Дана была ниже ростом, черты лица мелкие, фигура неуклюжая. Эми была копия Беби Спайс. Дана же больше походила на Джинджер. Она каждую неделю забывала дома сумку с гимнастической формой, не попадала в ноты, а читая, водила пальцем по строчкам и шевелила губами. Не то что Эми.

Единственный раз, когда я заметила между подругами сходство, – это когда Дана изображала Эми в реконструкции для программы «Преступления в эфире». Сердце у меня разрывалось тысячу раз, когда она появлялась на экране в той самой одежде, в которой я последний раз видела дочку. Тогда этот наряд казался таким обыкновенным! Кто знал, что он на всю жизнь останется в памяти. Оживет в кошмарах.

Дана качалась на качелях – без всякого удовольствия, с пустым лицом, – а я мечтала, чтобы вместо Эми похитили ее. Не хочется себе признаваться, но это правда. Я молилась, чтобы, когда камеры остановятся, из-под капюшона выглянула Эми. Но этого не случилось, а Дана была очень уж неравноценной заменой.

И Эсме тоже. Да, она добрая и умненькая, сообразительная и внимательная, вежливая, искренняя и милая. Но мне все время кажется, что девочка слишком старается, что, тщательно собрав все факты и детали из жизни Эми, она упустила самую ее суть.

Теперь я понимаю, что не чувствовала по-настоящему присутствия Эми с той минуты, как появилась Эсме. Я закрывала на это глаза. Мешало желание верить в лучшее, растерянность, надежда, тоска – и страх. Я слишком увлеклась фактами, деталями и тяжелыми воспоминаниями и не услышала тихий голос инстинкта.

Эсме – всего лишь скорлупа, скрывающая правду, а скорлупу, даже самую твердую, можно

проломить. Я не стану бить по ней молотком. Я сделаю это осторожно, так, что она и не заметит. Можно ведь проколоть яйцо булавкой и потихоньку высосать желток.

Когда репетиция заканчивается, большинство девочек уходят вместе. За некоторыми приходят матери, но они просто стоят в дверях и дымят сигаретами. А потом так быстро исчезают, что я не успеваю ни с кем поговорить. Миссис Фробишер не до меня – она выключает свет и запирает двери.

– Тебе понравилось? – спрашивает Эсме.

Лоб у нее мокрый от пота.

– Ты замечательно танцевала, – говорю я и даю ей платок вытереть лицо. – Не терпится увидеть спектакль. Чувствуешь себя хорошо?

– Да, спасибо. Только есть ужасно хочется. Надеюсь, мама приготовила что-нибудь вкусненькое на обед.

– Может, по дороге чипсов купим.

Едва мы сворачиваем за угол, я жалею о решении зайти в магазин. Возле него стоят и курят Билли Гибсон и еще пара мальчишек. Билли толкает приятелей локтями, они хохочут.

– Смотри-ка, кто идет, – говорит он, выдыхая клубы дыма. – Леди Гага и леди Фу-Ты-Ну-Ты.

– Пошел ты!

– Эсме! Пожалуйста, – прошу я. – Не обращай внимания.

Билли заливается хохотом.

– Да-да, пожа-а-алуйста, Эсме, – кривляется он, стараясь говорить с надменными аристократическими интонациями.

– Как же ты меня затрахал, Билли Гибсон! – кричит Эсме.

– Эсме! – Я кладу руку ей на плечо, но она ее сбрасывает.

– Много ты понимаешь в настоящем трахе, а, Эсме? – ухмыляется Билли.

Я открываю дверь магазина.

Предлагаю девочке, чтобы не торопясь выбирала что хочет. Надеюсь, к тому времени, как мы выйдем, мальчишки уберутся. Но вот мы выходим, а они тут как тут.

Эсме проходит мимо. Билли Гибсон гыгыкает и высовывает язык – будто лижет воображаемый леденец.

– Леди Гага! Леди Фу-Ты-Ну-Ты! Лесме!

Я кладу руку Эсме на плечо и увожу девочку, пока она не кинулась на обидчика. Щеки у нее раскраснелись, кулаки сжаты. Она показывает Билли средний палец. Билли хохочет.

– Что, упражняешься? – Его палец дергается вверх. – Леди Фу-Ты-Ну-Ты!

Я иду дальше, не решаясь оглянуться и посмотреть, не увязались ли они за нами. Только повернув за угол, бросаю взгляд назад.

Билли Гибсон показывает мне розовый слюнявый язык. Что-то кричит, но победные возгласы из-за двери букмекерской конторы и грохот неисправной выхлопной трубы автомобиля заглушают его слова.

Не уверена, но мне показалось, что последним из этих слов было «Генри».

В воскресенье утром я выбираюсь из дома, чтобы купить газету. По крайней мере, так говорю Либби. Сама хозяйка их обычно не покупает, – по ее словам, это пустая трата денег. Или чернуха какая-нибудь, или сплетни из жизни так называемых звезд. Вот сплетни-то мне и нужны – только не газетные.