Вторая жизнь майора. Цикл
Шрифт:
— Зачем ты Гвоздя убил? Мог бы просто объяснить.
— Вы сами пришли и, не спрашивая, стали бить мою собственность.
При этих словах идриш возмущенно засопел носом.
— Жить хочешь? — спросил я.
— Спрашиваешь… Кто не хочет? — ответил бандит.
— Вам по-свойски продам целебный эликсир по золотому с носа. Если дорого, выкину на улицу, подыхайте там, — сказал я равнодушным тоном, поскольку плевать хотел на то, что будет с ними.
— Возьми в сумке, — откликнулся бандит.
После
— Ваша милость, — начал он, задрав нос, — мы не ваша собственность.
— Пока ты должен мне деньги, идриш, — перебил его, — ты моя собственность. — Я спокойно смотрел ему в лицо. Он был в прошлом ушлый ростовщик и сам обирал несчастных, поэтому я не собирался его жалеть. — Ты потратил деньги на стройматериалы, на нелепую вывеску, заплатил работникам, и все из моих денег. Один рабочий сломал руку, когда падал с лестницы, и все по твоей вине.
Он моргал глазами, силясь что-то ответить.
— И как ты думаешь, кто ты теперь? — Я насмешливо смотрел на сдувающегося старика. — И кроме того, у меня возникли проблемы с местными бандитами по твоей милости и глупости. И эти проблемы я оцениваю в сотню золотых.
При моих словах толстопуз, недавно успокаивавший Циню, бочком стал продвигаться к выходу.
— Подойди сюда, — позвал его я. Он вздрогнул и затараторил:
— Я тут ни при чем, я просто зашел.
— Кувалда, сломай ему ноги, — сказал я и подмигнул Борту.
— Не надо, ваша милость. — Толстяк упал на колени.
— Ты, наверное, Кабрам? — спросил я, иначе чего ему увиваться за девушкой. Стервец почувствовал приданое — как же, потенциальный тесть стал управляющим трактира!
— Да, ваша милость! — понурившись, ответил идриш.
— Цинея, он тебе нравится? — спросил я. Хотя что там может нравиться? Но мнение женщин часто не совпадает с мужским. Так оно оказалось и на этот раз.
— Нравится, — засмущалась она и исподлобья посмотрела на коленопреклоненного Кабрама.
— Цинея будет работать здесь, и я стану платить ей по пять золотых в трик, — сказал я Кабраму. — Кроме того, подарю ей сто золотых корон в качестве приданого.
Толстячок навострил уши, взгляд его стал внимательным. Изъякиль прекратил шмыгать носом, Цинея удивленно уставилась на меня.
— Мне все равно, за кого она выйдет замуж. — Я улыбнулся, и от моей улыбки толстяк подавился, с усилием проглотив слюну. — Но если узнаю, что ее обидели, я тоже обижусь, и Кувалда обидится, — добавил я, посмотрев, как тот ловко играет тяжеленным молотом.
В зале повисла тишина, потом Изя нагнулся, поцеловал мне руку и очень спокойно произнес:
— Я ваш раб навеки.
Инферно
Прокс озадаченно смотрел
— Какая госпожа, Жур?
— Корна, хозяин, — очень спокойно ответил шаман.
Демон осторожно осмотрелся. Все занимались своими делами, и на мирно беседующих хумана и демоненка никто не смотрел.
— Жур, говори очень тихо, — предупредил Грапп, — постарайся вспомнить больше подробностей, это важно.
Хвостатый закатил глаза и поскреб окровавленную повязку на голове:
— Чешется, — пожаловался он. — Вспомнить подробности? — повторил он слова Алеша. — Меня не пустили на пир и пинком вышвырнули из общинной юрты, сволочи. "Тут место не для зверушек", — обиженно передразнил он кого-то. — Я послонялся по стойбищу и пристроился рядом с пастухами, те уже были пьяны и с радостью позвали меня к себе. Мне налили штрафной рог браги и заставили выпить. Брр, — поежился древесник, — ужасное пойло… поначалу, но по башке бьет крепко. Я им предложил курнуть нашей травки, ребята не отказались, и потом мы уже стали друзьями. — Жур замолчал, вспоминая минуты мужской дружбы.
— Дальше что было? — поторопил его Грапп, вытащив древесника из омута воспоминаний.
— А дальше мы разговаривали о жизни у них и у нас, сравнивали, где лучше. Они интересовались, как мы берем наших самок и не мешают ли нам хвосты. Дурачье! — засмеялся шаман. — Как хвост может мешать? Подберешься незаметно к самочке на дереве, когда она спит. Раз — хвостом ее шейку обхватишь, да так, чтоб она задыхалась, ее хвост лапой прижмешь… — ударился в воспоминания хвостатый, его поросячья морда разомлела от картинок былых подвигов.
— Жур, ты потом расскажешь о своих похождениях, — сдерживая смех, прервал его Алеш, — ты дальше рассказывай.
— А я что делаю?! — обиделся раненый. — Дай еще каши, — попросил он.
Алеш наложил еще тарелку и терпеливо ждал, когда древесник насытится и соберется с мыслями. Жур вновь вылизал тарелку и сыто рыгнул, потом приподнялся и оглушительно выпустил газы. Все сидящие рядом с негодованием посмотрели на них и отодвинулись подальше.
— Жур, ты что творишь? — поморщился Прокс, отмахиваясь от неприятного запашка. В то же время его распирал смех.
Листи и ведьмы, сидящие неподалеку, скользили взглядом по беседующим и пытались понять, кто это такой бесцеремонный.
— Прости, хозяин, — как ни в чем не бывало сказал древесник, — так лучше вспоминается, переел я что-то. Да и слаб после ранения.
— Считай, что прощен, Жур, говори дальше, — отмахнулся от его извинений Демон.
— Так вот я и говорю: дурачье, как самку придушишь и вдуешь ей…
— Это я понял, Жур, ты дальше рассказывай.
Древесник задумался, пытаясь ухватить ускользающую мысль.