Вторая жизнь майора. Цикл
Шрифт:
Я налил ему еще вина, придвинул к себе неизвестного грамуса, откусил, почувствовал — боже, как вкусно! Это тоже была рыба, но с чем ее было сравнить, я не знал. Посмотрел, как Овор сделал глоток вина, поставил бокал на стол. Ответил с поддевкой:
— Пока ты спал, я работал.
Он закусил грамусом и спросил:
— Ты что-то знаешь о работе?
— Много, — уже начиная злиться, ответил я. Оглядевшись, увидел: обедали только мы, остальные превратились в зрителей и слушателей.
— От всякой работы есть прибыль, — сказал я вдохновенно,
Дядька скривился, как будто съел кислющий лимон, и сказал:
— Хорошо, хорошо, хватит. Вижу, мать тоже тебя чему-то научила. Сколько заработал-то? — спросил он небрежно, поднося бокал с вином ко рту.
— Двадцать четыре золотых короны, — скромно потупившись, ответил я. И это была чистейшая правда. — Остальные богатства — это трофеи и отступные Хряка.
— Надо же, — удивился он. — И на чем заработал?
Посмотрев, как он жадно пьет вино, заливая сушняк, я сказал:
— Коней наших продал, — и принялся вплотную за филе.
Дядька поперхнулся и выплюнул вино себе на штаны.
— Зачем? — вытаращился он на меня.
Я вытер рот салфеткой, подал ему другую, чтобы он мог вытереть себе штаны, потом ответил:
— Они нам не нужны.
Овор задумался на риску и покладисто согласился:
— Положим, так. До Азанара можно добраться и с торговым караваном. Но как ты умудрился так дорого их продать?
Я смотрел на зрителей, зрители — на меня в немом оторопении. Такого представления в местном театре еще не было.
— Я знаю, — посмотрев мне в глаза, все так же тихо проговорила девушка.
Все с интересом смотрели теперь на нее. И я тоже.
— Мы приехали утром, рано. Я заходила последней и видела, как он, — теперь все смотрели на меня, — схватил мужчину за бороду. А потом сказал, что отрежет ему голову. А еще потом он забрал деньги у того мужчины.
Ну что сказать, бенефис удался. Я был выбран на роль главного злодея. Народ так вжился в представление, что я, затравленно озираясь, опасался суда Линча. Дядька перешел к перепелке, а я, махнув на все рукой, налил себе вина. Залпом выдул полбокала. Вино было легким, ароматным и, на мой неискушенный взгляд, очень хорошим.
Зрители слушали и наблюдали в прострации. Тишину, установившуюся в зале, нарушила матрона с задних рядов. Дама, очень похожая на Раневскую, поднялась, ткнула сложенным веером в сторону Овора и с драматизмом произнесла:
— У такого ДЯДИ, — выделила она это слово, — племянник может РАБОТАТЬ только ДУШЕГУБОМ, — и с гордо поднятой головой удалилась.
Посмотрев ей вслед, я подумал, что она, сама того не зная, попала в точку. Лучше всего дядька учил Ирридара именно убивать.
Скоро зал опустел, и мы остались одни.
— И когда ты все успеваешь? — с аппетитом уничтожая
— Не бил я их, — уже без аппетита глядя на еду, сказал я неохотно. — Служанку побила хозяйка за то, что ее саму побил хозяин.
— А говорят, что это ты, — издеваясь, продолжал Овор.
— Наговаривают. Я маленький еще, — оправдывался я.
— Девок бить — маленький, а голову отрезать, значит, большой, — констатировал очевидный факт дядька и заржал.
— Мужик оскорбил меня, — оправдался я, рассматривая стакан с каким-то зеленым напитком. «Похоже на тархун», — подумал.
— Ну, тогда ты в своем праве, — согласился со мной Овор. — А чего не убил? — вытирая рот салфеткой, равнодушно спросил он.
— Детей пожалел, — ответил я, глядя в сторону.
Овор сыто откинулся на спинку стула, посмотрел с усмешкой на меня.
— Пожалел, значит? — повторил он мои слова.
— Ага, пожалел.
— А отступных почему не взял? — спросил он заинтересованно. Дядька, гад, наслаждался, видя, как я выкручиваюсь.
— Почему не взял. Взял, — все так же в сторону ответил я.
— Много взял? — не отцеплялся Овор.
— Немного. Пятьдесят золотых, — сказал я, не думая отпираться.
Для старого шпиона сегодня был день открытий. Сумма, названная мной, в десять раз превосходила ту, что обычно берут как отступные с простых людей.
В этом мире были интересные законы, в чем-то перекликающиеся с Русской Правдой Ярослава. Дворянин мог убить, а мог взять откуп деньгами. Нехейцы, сами по себе небогатые, но гордые дворяне, часто таким образом выходили из положения безденежья. Короче, память Ирридара мне говорила: брать откупы — это норма.
— Однако-о! — покачал он головой. — Дар, а зачем тебе деньги?
Ну вот, сейчас все и решится. Я спокойно поглядел в дядькины глаза и сказал:
— Я поступлю в академию, а ты вернешься к отцу. Ведь так?
— Так, — согласился Овор, не понимая, что я хочу этим сказать.
— Переедешь в деревню, где тебе выделят дом? — продолжал я спрашивать.
— Перееду, — согласился Овор. — Стар я, чтобы служить барону дальше.
— Вот! А я хочу, чтобы ты остался со мной. Для этого мне и нужны деньги. На твое содержание отец не даст и дилы.
Он молча внимательно рассматривал меня. А я знал, что Овор мог отличить правду ото лжи.
— Ты сильно изменился, Дар, — наконец сказал он. — Дома ты был совсем другим.
— На это есть веская причина, ты не находишь? — спросил я его.
— Поясни, — попросил он недоуменно.
— Дома я ни в чем не нуждался. У меня была еда, одежда, крыша над головой, учителя. Обо мне заботились… А теперь я сам по себе. И заботиться обо мне скоро будет некому. Еще я люблю тебя и хочу позаботиться о тебе. Вот как-то так, — вздохнув, закончил я свою короткую речь.