Вторая жизнь майора. Цикл
Шрифт:
В себя я пришел в знакомой комнате. Я лежал на кровати, застеленной белой простыней, мою грудь опоясывали бинты, а рядом сидела хрупкая девушка, чем-то отдаленно напоминающая берку Ринаду, только без подвижных ушек и с большими голубыми глазами.
— Привет, Шиза! Меня снова покалечили? — Я был рад ее видеть. — Ты настоящая красавица, — сделал я ей несмелый комплимент.
Девушка молчала, рассматривая меня. От этого затянувшегося молчания мне стало не по себе.
— Ты чего на меня так смотришь? — спросил я.
— Прощаюсь! — сказала она и заплакала, не в силах сдержать слезы.
— Ты что, выросла и покидаешь меня? — удивленно спросил я. Она не говорила, что может это сделать после совершеннолетия, это что-то новое я узнаю о ней.
— Ско-оро по-окину — прорыдала она, — но не потому, что вы-ыросла, а-а-а потому, что тебя сейчас убью-у-ут. Я хочу за-апомнить тебя-а-а-а! — она ревела, глотая слезы.
— Кто меня может убить? Шиза, ты о чем? — Я не понимал ее трагедии, но в сердце шевельнулся страх и окончательно пришел в себя. Звучало тихое пение.
Я был связан, на шее магический ошейник, подавляющий волю, это я хорошо чувствовал по тому, что волна апатии и покорности захватила меня. Я был полностью обнажен и смотрел в потолок, откуда за мной наблюдала просто непередаваемо и неописуемо красивая черная женщина. Вернее, только ее лицо. Вот именно ее красота столкнула меня с точки равнодушия к своей судьбе. Не знаю как, но одним только желанием я затащил воздействие ошейника на пустой слой сознания и обрел ясность мыслей.
— Прекрасная Беота, вы совершаете большую ошибку! — заорал я так, что напугал ее. Это было видно по тому, как она отшатнулась. А у жрицы, стоящей рядом, со звоном выпал кинжал. "Неужели меня хотят зарезать?" — подумал я. Но сам продолжал взывать к богине: — Я боец Рока против Курамы. Без меня он не справится.
Я нес всякую околесицу, потому что задумываться времени не было, скоро меня прирежут, как жертвенного поросенка, и я умру нелепо и недостойно, даже не в бою.
— Ты о себе много воображаешь, человечешка; мы, боги, не нуждаемся в помощниках, у нас есть только слуги. А их всегда много. Приступайте!
Жрица подобрала нож, наклонилась надо мной и занесла его.
— Постойте! — заорал я еще громче. — А последнее желание? У всех приговоренных есть последнее желание, которое надо исполнить, иначе судьба разгневается и накажет.
— Чего ты хочешь? Ты меня позабавил, — засмеялась Беота.
— Чтобы я и мои товарищи остались живы, — сразу выдвинул условие я.
— Ты неисправим, человек, скользкий, как змея, и омерзительный, как исчадия. Ты просто вонючий белый сквоч. Убейте его! — И нож быстро ринулся вниз.
Я закрыл глаза, чтобы не видеть своего конца. Нож ударился в грудь и отскочил. Я открыл глаза. Ну точно, Лиан защитил. Пораженная жрица снова подняла нож и ударила в район сердца. Нож без всякого звона отскочил. Разъяренная гресса стала беспорядочно наносить удары по моему телу с прежним результатом.
— Меня нельзя убить! — обрадованно закричал я. — Моя смерть спрятана в яйце.
Неожиданно песнопение жриц прекратилось, и в зале воцарилась тишина. Жрица с ножом широко открытыми глазами посмотрела на меня и медленно перевела взгляд на мои ноги. Я увидел
— Смерть в яйце. Яйцо в сундуке. Сундук в дупле. Дупло в дубе. Дуб на острове Буяне, — быстрой скороговоркой протараторил я. — Белка там живет ручная, да затейница такая, белка семечки жует и все песенки поет…
Я нес всякую чепуху, чтобы отвлечь жрицу от ее кровожадных мыслей. А то, что мысли у нее были кровожадные, было видно по прищуренному и приценивающемуся взгляду. Она смотрела куда-то на мои ноги и поигрывала ножом. От ее пристального взгляда у меня сильно зачесалось в паху.
Богиня сморщилась:
— Уберите этого бессмертного и начните с его товарищей!
Меня небрежно скинули с жертвенника, как мешок с опилками, и я упал лицом вниз, прямиком на наши вещи, под головой оказалась моя сумка. Я ухватил ее зубами, прокусив при этом губу, и мысленно вытащил амулет массового оцепенения. Я действовал не думая, на одних рефлексах, активировал его и усилил кровью. Вышел в боевой режим и мысленно крикнул: "Лиан, выпускай кибуцьеров на жриц!"
Из меня выпорхнуло облако, закружилось и, радостно жужжа, устремилось к замершим жрицам. Пусть режут артерии себе, я уже захлебывался от крови, текущей из прокушенной губы, не желая ее проглотить, и когда почувствовал, что появилась чужая кровь, выплюнул свою вверх, вывернув шею под немыслимым углом. "Багровый восход", — прохрипел я.
В потолок, откуда смотрела голова богини, ударил огненный ураган. Буквально в следующее мгновение я очутился в другом месте. Я стоял пред троном, на котором сидела прекрасная Беота. А я старался прикрыть свой срам руками.
— Не старайся так прятать свое яйцо… со смертью, — усмехнулась она, — это только проекция. Ты смог удивить меня, и убить тебя еще опасней, чем оставить жить. Такой помощник моему братцу очень пригодится. — Она засмеялась. — С тобой и врагов не надо. Поэтому я передумала и хочу отправить тебя обратно вместе с друзьями и крошкой, которую ты приручил. Я даже отправлю вас в то время, когда ты так неосмотрительно переместился сюда, и использую для этого энергию, сотворенную тобой. Иначе она разрушит весь Занкидар. Ты согласен? — Она лукаво посмотрела на меня.
— Конечно, божественная. — Я поклонился.
— А ты, оказывается, можешь быть учтивым, — каким-то томным голосом произнесла она. — И передавай привет моему брату, — засмеялась она так весело и многозначительно, словно ей одной была известна какая-то неведомая мне шутка, скрытая в этих словах.
Потом опять наступила темнота, и снова возник свет. Меня встретил забытый запах, горьковатый, пряный. Запах цветов и диких трав. Кузнечики стрекотали, и тело обдувал легкий приятный ветерок. Степь! Обрадовался! Вскочил! "Вепь!" — попытался закричать. Во рту висела крепко зажатая зубами сумка. Надо же, я так ее и не выпустил! Я вытащил ее изо рта и осмотрелся, коварная богиня отправила нас голыми. Как мы были приготовлены в жертву, так и выпроводила, зараза. Может, поэтому она так заразительно смеялась? Из травы стали подниматься орки, недоуменно себя оглядывая, потом уставились на голую Чернушку, та стояла без всякого смущения и озиралась.