Вторая
Шрифт:
– Давайте поговорим о пьесе. Чёрт побери, что за произведение! А манера вводить зрителя прямо в действие, а? Фару – это кабан. Какой мощный удар! Я не могу не признать, что Марсан – первоклассный актёр. И он по-прежнему прекрасный наездник, этот шельмец. Между нами, Фанни, когда Мериа вдруг без колебаний ответила ему: «В этот кабинет приходило столько женщин, умолявших вас спасти их, а я – я не выйду отсюда, пока один из нас не погибнет», вы не находите, что это место… как-то уж слишком раскрывает смысл пьесы? А?
Фанни в темноте залилась краской: эти реплики
– О, мадам, такая женщина, как красавица Уккар, и не может говорить по-другому! У неё достаточно способов, чтобы раскрыть свои карты.
– Госпожа Уккар – не какая-нибудь замухрышка и не простушка, – подхватил Жан. – Она не опускается до того, чтобы стараться перехитрить такого типа, как Бранк-Юрсин! Правда, мамуля?
– Вы все меня просто оглушили! Мне надо прослушать пьесу как минимум два раза… я не такая скорая на суждения, как вы, – спасовала Фанни.
Она боялась прихода Фару, и тут он как раз и вошёл в ложу. Фару не казался больше ни сердитым, ни беспокойным, ни даже разочарованным. Возможно, он уже испытывал нечто вроде апатии пресыщения, отдалявшей его сразу после первого представления от театров, где играли его пьесы.
– Здравствуйте, Клара… Всё прошло благополучно, не правда ли, если не считать vox faucibus Мериа, – но это промах чисто физический…
Клара повисла у него на шее, расцеловала его.
– Какая пьеса! Какое творение! Чистейшая огранка работы Фару!
Фару искал глазами взгляда Фанни.
– О! – вяло согласился он, – может быть, это всего-навсего агломерат… Фанни, тебе понравилось или нет?
Она взяла его руки в свои и крепко сжала их, изображая восторг, который невозможно выразить словами.
– Ты скажешь мне потом… Ты мой маленький строгий судья… Я прямо дрожу…
Он вымученно шутил, и Фанни нашла, что ему не хватает надменности. Она терпеть не могла в Фару всё, что хоть немного походило на смирение, и потому напустилась на пасынка:
– А ну-ка, Жан! Разве тебе нечего сказать Фару-старшему? Всего несколько минут назад ты был таким бойким! Я прямо не могла их угомонить, – сказала она, указывая на Жана и Джейн.
– О! Браво, папа, браво! – преувеличенно громко зааплодировал Жан.
– Да?.. – сказал Фару рассеянно. – Подождём окончания… Вы очень добры… Ну а теперь, дети мои, я возвращаюсь к моим печам.
– Слышал бы вас Марсан!.. – прыснула Клара. Во мраке от весёлого её смеха у неё на месте рта образовался большой чёрный провал, как у покойника.
Фотографы в партере взметнули вверх там и сям дряблые магниевые монгольфьеры, и Клара зевнула:
– Это теперь надолго… А что, если нам выбраться отсюда и пойти выкурить по сигарете и выпить грогу?
– Нет-нет, – поспешно сказала Фанни. И тут же добавила: – Во всяком случае, я – нет. Я продрогла, устала… Вы идите втроём, а я отдохну… Да-да, идите!
Оставшись в ложе одна, Фанни снова прислонилась головой к перегородке и стала терпеливо ждать. Невзгоды, с которыми она столкнулась, удручали её. Ей то хотелось погоревать, как она горевала в юности, –
«Если отвлечься от того, что мне трудно вынести это, зла я ей не желаю… По крайней мере, я не думаю, что желаю ей зла…»
Первой вернулась не Джейн, а Клара Селлерье.
– Вы дремали, таинственная красавица? Я вас покидаю. Нет? Тогда, деточка, я сообщу вам новости фирмы: у Марсана начал нарывать палец и поднялась температура… Дорилис и Бизе говорят – какое там говорят, они прямо кричат там наверху – что Шоккар ангажировал их здесь только затем, чтобы поудобнее иметь в своём распоряжении их обеих… Вы бы только видели, как Фару водворял там мир! Он держал одной рукой Дорилис, а другой Визе, и они пользовались этой ситуацией, можете себе представить, особенно Дорилис. Просто умора…
«Когда у тебя нет подруги, – размышляла Фанни, – у кого спросишь совета? Ни у кого. Впрочем, чего он стоит, совет подруги? Эта старушка Клара поделилась бы со мной такими соображениями – в духе её традиций, – что меня начинает тошнить при одной мысли о них… Она поделилась бы со мной соображениями Франсильон или Мими…»
– А дождь перестал! – воскликнула, входя, Джейн. – Я знала, что барометр не обманывает. Стало так тепло…
Вместе с ней в ложу проникли прохлада, сырость и угольный запах парижского дождя. Её холодная рука тут же нашла руку Фанни.
– Начинают, Фанни. Бегите, госпожа Селлерье! Сильвестр пообещал отрубить голову каждому, кто скрипнет дверью или откидным сиденьем после того, как поднимут занавес… Между вторым и третьим актом декораций не меняют, так что можно надеяться, что не позднее чем в два часа… Я оставила Жана Фару с одним из сыновей Сильвестра, но так как они у него близнецы, то я затрудняюсь сказать, с кем именно…
Она наклонилась к Фанни, пытаясь поймать её взгляд под полями шляпы.
– Не знаю почему, но у меня такое чувство, что вы не совсем в своей тарелке… Это меня беспокоит. Я не люблю оставлять вас одну… Держите, вот вам букетик фиалок. Им не хватает только фиалкового запаха…
Фанни, не видя его, дотронулась до крохотного букетика, тугого, усеянного каплями воды, ещё живого и пахнущего прудом, словно какая-нибудь водяная живность. Она поблагодарила, кивнув головой, и улыбнулась, не разжимая губ. Рядом с ней сидело единственное человеческое существо, с которым она могла поговорить с надеждой быть понятой. Она сильнее запахнула манто, подвинулась, чтобы Джейн могла сесть.
– Они там говорят, в соседнем кафе, что, похоже, пьеса получилась очень сильная…
– Да-да… Ради разнообразия.