Вторая
Шрифт:
– Вот увидите, они забудут положить в ящик сургучную палочку…
Фанни увидела, что она серьёзна и внимательна, и из ревности попыталась быть такой же.
Над группой, сгрудившейся в середине зала вокруг фотографических аппаратов, поднялась рука в белой перчатке.
– Это Селлерье подает вам знак, что она здесь, – сказала Джейн.
– Селлерье и кто ещё?
– Люди, которых она привела, очевидно…
– Вот наглость! – сказал Жан.
– Главные модельеры сидят дальше, под балконом. Это значит,
Она сосредоточенно грызла ноготь большого пальца. Фанни, на которую напал приступ зевоты, стала кутать плечи в манто и запахивать его на коленях.
Жан Фару вышел из ложи и вернулся с белесоватыми конфетами, отдающими старым уксусом. Приглашённые танцевальными шажками пробирались боком между рядами кресел, приветствуя друг друга тихими, как в церкви, голосами.
Из зияющих лож бенуара, которые Фанни казались пустыми, доносились покашливание, смех, щёлканье закрываемых сумочек.
На сцене, между двумя дверными створками, появилась женская голова и, сверкнув всеми цветами радуги, тотчас исчезла.
– Это Мериа, – очень тихо и уважительно сказала Джейн.
– Она теперь блондинка, – отметил Жан.
– А какой хороший грим. Вы успели заметить?
– Да. Отличный. Она помолодела на десять лет. По крайней мере, мне так показалось.
Они оживлённо перешёптывались. Жан, прижатый к Джейн в тесной ложе бенуара, касался её плечом, коленями, вдыхал в себя воздух, насыщенный запахом её духов и её теплом. Темнота обезоруживала его, но когда по сцене прошёл отец, важно неся в руках испанскую шаль, он подавил свистящий смешок.
– А вот и Марсан с Фару… Вам нравится визитка Марсана? Визитки всегда плохо смотрятся. Зачем он надел визитку?
– Он просто смешон, – безапелляционно заявил Жан с высокомерием человека, облачённого в шикарный новый костюм.
– Фанни, помните, как вы дико расхохотались, когда была примерочная репетиция «Аталанты»?..
– Я дико расхохоталась?
– Да, при виде домашней куртки Гро, его куртки обольстителя из рыжего полушёлкового фая. Дорогая, вы просто не могли остановиться!..
«Дико расхохоталась… Я безумно смеялась. Да. И я хочу опять безумно смеяться. У меня пройдёт это моё состояние, пройдёт, как болезнь… Я хочу…»
– Вон идёт Мериа, – шепнула Джейн. – О! Какое великолепное платье! Фанни, вы только посмотрите, какое на Мериа платье… А?
– Очарование чёрного цвета…
– Вы пойдёте, мамуля, после первого акта в ложу Эстер Мериа? Можно, я пойду с вами?
– Нет-нет, – поспешно сказала Фанни, кутаясь в манто и ёжась. – Я не пойду. Сходи вместе с отцом.
– Её фамилия – Майер, правда, мамуля?
– Разумеется.
Она видела, как помимо его воли просияло лицо подростка, погрузившегося в призрачный мир театра, стоило
– Фару совсем зелёный, – заметила Джейн.
– Так кажется из-за контраста, – сказала Фанни.
– Марсан покрыл себя колониальным загаром. Какая вздорная идея.
– Это придаёт ему мужественности.
– Да? – озабоченно спросил Жан.
Фанни улыбнулась, увидев, какое важное значение он, будучи наивным как в своей страсти, так и в своей вражде, придавал всем замечаниям Джейн. Занавес опустился; бесстрастный голос потребовал тишины и добавил:
– Я попрошу посторонних лиц покинуть сцену.
– Кто это говорит? – спросила Фанни.
– Вон там, бенуар в глубине. Тот, где большая чёрная дыра. Это появился Сильвестр. И это он моего отца называет «посторонним лицом».
«Бригадир» быстро отстучал двенадцать коротких ударов, потом три торжественных: по полу под занавес прокатился ленивый валик пыли; взорам предстала внушительная обстановка, и репетиция началась. Чтобы лучше слышать, Фанни приложила висок к перегородке и закрыла глаза. Она снова открыла их, услышав приглушённое восклицание Джейн:
– Ах!.. Не получился у неё всё-таки крик! Как хорошо, что это с ней случилось сегодня, а не завтра… И всё же для актрисы, столь опытной в своём деле, это непростительно! Фару, наверное, рассвирепел! Что вы на это скажете, Фанни?
Фанни на это не могла сказать ничего. Она ошеломлённо приходила в себя после глубокого сна, показавшегося ей очень кратким. «Возможно ли это?.. Я заснула…» Она могла теперь измерить изолирующую плотность своей озабоченности. Следуя примеру Джейн, она повторила, когда опускался занавес:
– В самом деле, это непростительно…
В зал дали немного света. Джейн лихорадочно кусала ноготь большого пальца. Дверь в ложу бенуара распахнулась от нажима затянутой в перчатку руки Клары Селлерье.
– Ничего страшного, дети мои! – воскликнула она. – Просто завтра ей нужно быть повнимательнее. Такой стреляный воробей, как я, знает, отчего случаются такие катастрофы с голосом. От перегрева в ложе, вот и всё. Ну и от усталости тоже, тут я согласна с вами… Если бы Мериа чуть более утробно начала – вы понимаете меня? «Гм-гм-гм», вот так – то петуха бы не было… Уф, ну это уже в прошлом.
Она села. Слабый рассеянный свет, лишив её ярких красок, превратил её лицо в две большие наполненные тенью дыры подглазий и в глубокую промоину рта. Фанни на секунду вообразила, будто это её сон длился так долго, что Клара Селлерье успела состариться на двадцать лет.