Второе апреля
Шрифт:
Сбегаются взволнованные ребята. Их поведение контрастируется со сладкими и фальшивыми звуками вальса «Дунайские волны», выдуваемого оркестром.
Саша. Ребята! Воскресник липовый...Тут экскаватор, оказывается... Давай все по домам!
Девушка с золотым зубом. Умница, Сашенька, золотко... (Целует его.) А то у меня белье намочено стоит! (Убегает.)
Первый парень. Давай, ребята! Живенько. А то еще раздумает бригадир...
Второй парень. Точно. Спасибо, Сашок, с нас пол-литра!
Некоторые с нездоровой поспешностью топают за насыпь и
Костя. Мишка, рогатик, а кто за тобой лопату подбирать будет?
Третий парень. Кто затеял, тот хай и подбирает!
Пашкин. Вот, товарищи, Малышев заварил кашу — теперь питайтесь: а) мероприятие сорвано, б) кубометры недобраны, в) вера в людях подорвана.
Саша. Думаешь, она от брехни укрепляется? В-вера!
Пашкин. В данный момент тебе должно быть интересно не что я думаю, а что подумают вышестоящие товарищи! Дурак! Идеалист! Г-гегель!
Подходит робкая девушка с лопатой, за нею оркестрант — рыжий молодец с огромной трубой. За ними еще несколько парней и девушек с лопатами.
Виктор. Все, музыка не требуется. Когда говорят пушки, замолкают музы.
Оркестрант. Это ваше дело. А мы чтоб ровно три часа. И будем свои три часа исполнять — есть вы тут, нет вас тут.
Робкая девушка. А нас не заругают, если мы уйдем?
Пашкин (оттесняя плечом Сашу, который порывался что-то ответить). Что ты его спрашиваешь? Он что, заведующий? Комсорг? Голову имеешь — решай.
Саша. Идите все! Мы с Костей пригоним экскаватор и все сделаем. (Пашкину.) И ты иди!
Пашкин. Товарищ Малышев, вы меня обижаете! Неужели я брошу товарища, заметив в нем пустяковый недостаток. Ну, недостаток серого вещества... (Постукивает пальцем по лбу.)
Вновь звучит оркестр. Видно, музыканты решили стоять насмерть. Они играют военный марш.
Саша. Да гони их, Витя... Чего зря дудят.
Пашкин. А они не уйдут... Хоть ты стреляй. Так и так им надо три часа. А то постройком не заплатит...
Из-за насыпи выходят Сухоруков и Представитель.
Сухоруков (Пашкину). Почему не удержали людей? Почему не разъяснили им значение?
Пашкин. Так ведь оно почти что стихийно вышло. Действительно ведь есть экскаватор...
Сухоруков. Вы не можете знать, для какой цели предназначается машина. Громадная стройка, могут быть более важные решающие участки. Если каждый возьмется судить по своему разумению, что будет?
Саша. Но он же стоит! Третьи сутки стоит!...
Пашкин (оттесняет его плечом). Як Палч, мы им говорили... Объясняли... Но ведь экскаватор, Як Палч...
Сухоруков (уже добродушнее). Плохо, значит, объясняли. Растерялись. Ну ладно, на будущее наука...
Виктор. А как объяснишь, что черное — белое?..
Сухоруков. То есть что вы имеете в виду?
Саша. А я считаю, это по сути знаете что? Этот воскресник.
Пашкин отчаянно подмигивает, снова перебивает его, нарочито громко и крикливо.
Пашкин.
Представитель. Что ж, это правильно, товарищи. А крикунов потом обязательно обсудите в своей среде. Желаю успеха!
Саша. Нет, подождите! (Пашкин больно бьет его каблуком по ноге). Ой! Как же вы хотите уйти? Ведь страшная же подлость, этот спектакль! Это я кричал, чтоб все уходили. Лично я!
Представитель. Вы кто?
Саша. Малышев, бригадир... Александр... А то есть еще Алексей.
Представитель. Значит, воскресник, по-вашему, спектакль?
Саша. А что ж он по-вашему?
Представитель (взвинчиваясь). Интересно! Значит, воскресник, или, скажем, субботник, это спектакль? Великий почин — спектакль? Когда, понимаете, Владимир Ильич бревна на своих плечах носил! Вручную, уважаемый товарищ! Без экскаватора! Это, по-вашему, спектакль? Так это по-вашему?
Саша. Для дела я бы в зубах бревна носил.
Сухоруков (врезаясь в разговор). Нет уж, вы не юлите! Отвечайте прямо: значит, наш коммунистический воскресник, по-вашему, спектакль?
Виктор. Яков Палч, он не так говорил!
Сухоруков. Помолчите-ка, адвокат... Так да или нет, товарищ Малышев?
Саша. Что да?
Сухоруков (грустно махнув рукой). Ну, словом, все понятно. Придется вам за срыв воскресника, за удар в спину стройке ответить. Перед коллективом, перед товарищами своими... (Почему-то обращаясь к представителю.) Мы не посмотрим, что вы лучший турбинист! Что у вас характер такой... Невыдержанный, понимаете, вспыльчивый. Пора же сознавать: вам не пятнадцать лет.
Саша. Я-то сознаю, а вот...
Виктор. Мы все сделаем за три часа. Экскаватор же стоит! Зря же?
(Последние слова он говорит представителю.)
Представитель. Да, Яков Павлович, вот у этих товарищей законный вопрос.
Сухоруков. Вот и начинали бы с вопроса. С минуты на минуту экскаватор должен потребоваться в другом месте. (Со значением.) На спец-ра-боте!
Саша (орет). Неважно, какой у меня характер. Но экскаватор сто-ит!
Сухоруков (вдруг разъярившись). Предупреждаю, я сейчас пришлю вахтера. К экскаватору не подходить. (Саше). Мальчишка, понимаете, демагог!
Поворачивается, уходит. Представитель райкома прикладывает руку к велюровой шляпе...
Представитель. Желаю успеха, товарищи. (Уходит.)
Пашкин. Ну чего ты сейчас вылез? Все уже обошлось. Так нет, опять полез!
Саша. А я не хочу, чтоб обходилось! Свинство, чтоб это обходилось! Правильные громкие слова, как подушки, перед собой носят, ты бьешь, а оно — в подушку. Ты кричишь, а оно — в подушку! В субботу в четвертом общежитии ребята эту Евсикову прижали, зав. столовкой. Говорят: не еда — баланда вместо щей. А она, эта морда, понимаешь, встает: «В-вы, что-о эт-то? Советский суп вам баланда? Советский суп баландой называть? Это знаете, чем пахнет? Такие настроения?»