Второе апреля

Зверев Илья Юльевич

Пианистка берет бравурный аккорд.

Хор (величаво).

Мы слово даем увеличить приростОтныне на долгие го-о-одыСвиней и коров, баранов и коз,Рязанские животноводы...Свиней и коров, баранов и коз,Рязанские животново-о-о-ды.

Последние «о-о-о» звучат уже совершенно непристойно. Хористы ухмыляются, потом хохочут

в открытую до стона, песня погибла, смотру — каюк.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Улица. Саша вприпрыжку бежит мимо садовой ограды, мимо скамеек, навстречу ему Виктор.

Виктор. Ты что, «Волгу» выиграл? Или женишься?

Саша. Нет, просто погода хорошая!

Виктор. А по-моему, так себе погодка: возможны осадки... И мне не нравится смотреть, как ты прыгаешь! (С внезапной злобой.) «И хочется смутить веселость их, и бросить им в лицо железный стих» Кажется, так у Лермонтова?

Саша. Я не помню как. (Вдруг пугается.) А что случилось?

Виктор. Да ничего. Просто турбина наша... досрочная и всякая такая... стоять будет. Еще полгода минимум.

Саша. Перестань трепаться. Что случилось?

Виктор. Ничего... Просто зря спешили. Трансформатора нет. И не будет в ближайшее время...

Саша. Есть трансформатор.

Виктор. С одной стороны, как бы есть, а с другой, — его как бы и нету... Приняли под честное слово, так сказать, с закрытыми глазами... Надо было срочно отрапортовать... «К юбилею республики уникальный, первый в Европе, трехфазный...» Вот так. А ты говоришь — воскресник... Тьфу твой воскресник!

Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие... А Сухоруков...

Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт те кто...

Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду постройком, я встану и скажу...

Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие веши. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я...

Саша. А я только что то заявление аннулировал...

Виктор. Э-эх!

Саша. Ничего... Я покрепче напишу сейчас... Я так напишу, что Сухорукову...

Появляется Сухоруков.

Сухоруков. Здравствуйте. Что это, я легок на помине?

Саша. Значит, трансформатора нет, Яков Палыч? Просто железный сундук стоит вместо трансформатора. А мы, значит, зря...

Сухоруков. Почему зря? Вы свое дело сделали, сдали турбину досрочно. И пустят ее, когда потребуется. Это уже компетенция не наша с вами...

Саша. Турбина — наша, компетенция — не наша?

Сухоруков. Трансформатор уникальный, новый, естественно, есть неполадки... Как всегда в новом деле.

Саша. Но вы ж его приняли как готовый! Рапорта какие-то писали. Галанин видел...

Сухоруков. Ну вот что. Тут уже дело не игрушечное. Вот вы, Галанин, кажется, постарше... Так разъясните своему другу, куда он лезет...

Саша. Значит, нашу турбину примут и поставят.

Сухоруков. Я вам советую

заниматься своими делами. Иначе... Вы-то, Галанин, должны понимать.

Виктор (почти кричит). Я понимаю, что это цепная реакция. Вранье тут, липа здесь, приписка там... У нас хватит храбрости...

Сухоруков. Какой там храбрости! Вы не храбрые. Вы просто ни черта не понимаете, ни за что не отвечаете. А мне надоело это... без-з-зумство храбрых...

Саша. Безумство у храбрых? А у трусов, по-вашему? Тогда запишите меня в дураки! И я вам официально заявляю: в среду на постройкоме мы встанем и скажем...

Сухоруков. Официально? Ну ладно! А я тебе неофициально говорю, что тут дело всесоюзное, стратегическое, и если ты полезешь его марать...

Саша. Полезу!

Сухоруков. Ну ладно. Не о чем нам тогда разговаривать. Но потом не плачь... (Поворачивается, уходит.)

Галанин. Да, дело сур-ез-ное! Будь здоров, старик. И не зарывайся (похлопывает его по плечу). Ну, ничего, все-таки повоюем. Дай боже, чтоб наше теля да волка съело!

А теперь кабинет управляющего. За окном пейзаж стройки. К стене прислонены знамена. На стенах графики, плакат «Качество — первая заповедь строителя». За столом Сухоруков, напротив, в кресле, Гиковатый.

Сухоруков. Ну что ж, Пал Палыч. Это будет, пожалуй, правильно, если вы попросту, по-рабочему, но со всей суровостью укажете товарищу на его проступки. Зазнайство, противопоставление себя коллективу, срыв важного общественного мероприятия под демагогическими крикливыми лозунгами...

Гиковатый. И конечно, эта манерочка его — не наша, не рабочая. Эти брючата стиляжные... И галстучек, узелок, как дулька.

Сухоруков (брезгливо). Р-ради бога! Не надо... Это мелко... Нужно только принципиальные вещи. (Нажимает пальцем какую-то кнопочку на селекторе, или набирает телефонный номер, говорит в трубку.) Пашкина ко мне! (Гиковатому.) Пожалуй, попросим товарища Пашкина, чтоб он помог литературно оформить ваши мысли. Я ему скажу...

Гиковатый (задумчиво и с чувством). Нет, подумайте, какой молодой человек. Ему все дано: работает, учится в высшем заведении, жилплощадь хорошая. А он еще хвост поднимает! И — ах, какие мы благородные! Можно подумать, что сам никаких косых бумаженций, не подписывал. Не может такого бригадира быть, чтоб чего-нибудь в нарядах не темнил, — у него бы работяги без заработка жили. При наших порядках как иначе можно? Хоть ты святой будь...

Сухоруков. Ну и голова у вас, Пал Палыч (это он говорит совсем не добродушно, почти с ненавистью). Змеиная... В смысле мудрая. Аж страшно.

Гиковатый (чуть развалясь в кресле). Ничего голова. Варит. Авось и без Пашкина статейку составлю. Для чего лишнего человека впутывать. (Поднимается, идет к двери.) Счастливо оставаться, Яков Палыч. (Идет к двери, но, перед тем как выйти, останавливается на минутку.) Вы уж про путевочку для дочки не забудьте... Ишиас у нее... И ридикулит хроницкий... (Уходит.)