Второе открытие Америки
Шрифт:
Дикие индейцы повсюду воспользовались слабой населенностью здешних мест. Они приблизились к рекам, тревожат путешественников, пытаются отвоевать то, что потеряли столетия тому назад. Чтобы сдерживать гуаибо, миссионеры-капуцины, сменившие иезуитов в управлении миссиями на Ориноко, проектировали основать в устье Меты город под названием Вилья-де-Сан-Карлос.
Лень и боязнь трехдневных лихорадок помешали осуществлению этого плана, и Вилья-де-Сан-Карлос так и не возник, если не считать герба, нарисованного на прекрасном пергаменте, да громадного креста, водруженного на берегу Меты. Гуаибо, число которых, как утверждают, достигает нескольких тысяч, во время нашего пребывания в Каричане дали знать миссионеру о своем намерении
Нам представился случай видеть эти плоты (valzas) [143] ; они шириной едва в 3 фута, длиной в 12 футов и выдерживают не больше двух-трех индейцев; однако 15–16 таких плотов связывают друг с другом стеблями Paullinia L., Dolichos L. и других лиан. Трудно представить себе, каким образом эти суденышки остаются связанными между собой при проходе через пороги.
Множество беглецов из деревень, расположенных на Касанаре и на Апуре, присоединилось к гуаибо; они научили их питаться говядиной и пользоваться шкурами. Скотоводческие фермы близ Сан-Висенте, Рубио и Сан-Антонио потеряли большое количество рогатого скота из-за набегов индейцев.
143
Устаревшее написание. Согласно современным правилам орфографии испанского языка – balsas.
До впадения Касанаре путешественники, поднимающиеся вверх по течению Меты, опасаясь тех же индейцев, не решаются ночевать на берегу. В периоды низкой воды нередко случается, что мелкие торговцы из Новой Гранады, иногда все еще посещающие лагерь на Параруме, погибают от отравленных стрел гуаибо.
За устьем Меты подводных камней и скал в Ориноко как будто меньше. Мы плыли по каналу шириной в 500 туазов. Индейцы-гребцы не покидали пироги; они больше не буксировали ее, не толкали руками и не докучали нам своими дикими криками. Мы прошли к западу от Каньо-Уита и Каньо-Эндава. Наступила уже ночь, когда мы добрались до Raudal Табахе.
Индейцы не решились плыть в темноте через пороги, и мы легли спать на суше в исключительно неудобном месте – на скале, наклонно стоявшей под углом свыше 18°, в трещинах которой ютилось несметное множество летучих мышей. Всю ночь мы слышали очень близко рев ягуара.
Наша большая собака отвечала на него протяжным воем. Я тщетно ждал появления звезд; небо было ужасающе черным. На фоне глухого шума оринокских водопадов резко выделялись раскаты грома, грохотавшего вдали в стороне леса.
13 апреля. Рано утром мы прошли пороги Табахе, конечный пункт путешествия отца Гумильи [144] , и снова пристали к берегу. Сопровождавший нас отец Сеа пожелал отслужить мессу в новой миссии Сан-Борха, основанной 10 лет тому назад. Там мы увидели шесть домов, в которых жили еще не обученные катехизису гуаибо. Они ничем не отличались от диких индейцев.
144
Впрочем, Гумилья утверждает, что он плавал по Гуавьяре. Raudal Табахе, по его данным, находится на 1°4' северной широты; ошибка на 5°10'.
Их глаза, довольно большие и черные, были живее, чем у индейцев в старинных миссиях. Мы предложили им водки, но они не захотели даже попробовать. У девушек все лицо было испещрено круглыми черными пятнами. Они напоминали мушки, с помощью которых когда-то женщины в Европе подчеркивали, по их мнению, белизну кожи. Остальная часть тела гуаибо не была раскрашена.
Некоторые мужчины носили бороду; они как будто гордились ею и, дотрагиваясь до наших подбородков, знаками показывали нам, что они такие же, как мы. У большинства гуаибо была стройная фигура. Как и среди салиба
Не имея никакого представления об обрядах христианской религии (миссионер из Каричаны служит мессу в Сан-Борхе всего три-четыре раза в год), они вели себя в церкви в высшей степени благопристойно. Индейцы любят представления; они, не задумываясь, готовы претерпеть всякого рода неудобства и тяготы, если только знают, что на них смотрят.
В тот момент, когда совершалось причастие, они стали заранее показывать друг другу знаками, что священник сейчас поднесет чашу к губам. Если не считать этих жестов, они стояли неподвижно и относились ко всему с полнейшим безразличием.
Интерес, с которым мы изучали этих бедных дикарей, послужил, быть может, причиной гибели миссии. Некоторые из них, предпочитавшие бродячую жизнь земледельческим работам, убедили остальных вернуться на равнины Меты. Они говорили, что «белые снова придут в Сан-Борху и увезут их в своих лодках, чтобы продать, как пойтос, то есть рабов, в Ангостуре».
Гуаибо услышали известие о нашем возвращении с Риу-Негру по Касикьяре; и когда они узнали о нашем прибытии к первому из больших порогов, к порогу Атурес, они все убежали, чтобы скрыться в саваннах, тянущихся к западу от Ориноко. Отцы-иезуиты когда-то уже пытались основать миссию в том же месте, носившую то же название.
Нет ни одного племени, которое было бы так трудно приучить к оседлой жизни, как гуаибо. Они предпочитают питаться гнилой рыбой, сколопендрами и червями, чем возделывать небольшой участок земли. Поэтому у других индейцев возникла поговорка: «Гуаибо ест все, что существует на земле и под землей».
Когда мы поднялись по течению Ориноко дальше к югу, жара вовсе не усилилась, а, напротив, ее стало легче переносить. Температура воздуха равнялась днем 26–27,5°, ночью 23,7°. Вода в Ориноко сохраняла обычную температуру в 27,7°. Мучения, причиняемые mosquitos, невероятно усилились, несмотря на уменьшение зноя. Мы нигде так не страдали от них, как в Сан-Борхе. Стоило заговорить или снять сетку с лица, как в рот и в нос набивались насекомые.
Нас удивляло, что температура не достигала 35–36°; из-за крайнего раздражения кожи воздух казался нам раскаленным. Мы стали лагерем на берегу Гуарипо. Страх перед рыбками Caribes помешал нам выкупаться. Крокодилы, которых мы видели в этот день, были все необычайного размера – в 22–24 фута.
14 апреля. Мучения из-за Zancudos заставили нас пуститься в путь в 5 часов утра. Слой воздуха над рекой не так кишит насекомыми, как на опушке леса. Мы остановились позавтракать на острове Гуачако, где непосредственно на граните лежит формация песчаника или агломерата. Песчаник содержит обломки кварца и даже полевого шпата, сцементированные затвердевшей глиной.
В нем можно обнаружить мелкие жилы бурой железной руды, расслаивающейся на листочки или пластинки толщиной в одну линию. Мы уже находили такие пластинки на берегах между Энкарамадой и Барагуаном, где миссионеры принимали их то за золото, то за олово. Вероятно, эта вторичная формация некогда занимала большое пространство. Миновав устье реки Паруэни, за которой живут индейцы маку, мы расположились лагерем на острове Панумана.
Мне с трудом удалось взять высоты Канопуса, чтобы установить долготу этого пункта, около которого река неожиданно поворачивает на запад. На острове Панумана растительность очень богатая. Там мы снова увидели голые скалистые выступы, группы меластомовых, заросли низкого кустарника – необыкновенное сочетание, поразившее нас раньше на равнинах Каричаны.