Второе рождение Жолта Керекеша

Тот Шандор Шомоди

Старик с горечью отмечал, что упрямство и наглость Жолта всегда брали верх, и никто его за Магду-два не одергивал.

Но в этой борьбе он не сдастся, твердо решил дядя Тибор. Вот и позавчера – или когда? – мальчик под вечер явился домой.

– Магда-два дома? – спросил он.

– Это что еще за новости? – с живостью откликнулся Тибор. Он недавно проснулся и чувствовал себя в прекрасной форме. – Не Магда-два, а мамочка! – внес он решительную поправку.

– Ладно, Тобичек. Мамочка-два вернулась?

– Она давно дома. Ах ты хулиган!

– Ты

не видел еще хулиганов, Тобичек. Ты же понятия не имеешь о жизни!

– Ты хуже, чем хулиган!

– Не будем спорить. Ты ведь старший.

Это был тот самый случай, когда теряются даже люди, куда более сообразительные, чем Тибор. Старик смешался и что-то пробормотал, не зная, похвала это или чистое издевательство.

Нравоучительные беседы, подобные этой, происходили между дядей и племянником ежедневно. Причем оба старательно следили за тем, чтоб их перепалка не коснулась слуха Керекеша, в противном случае Жолт получал штрафные задания.

Тибор жаловался на Жолта лишь в крайних случаях. Кто же станет доносить на своего массажиста, работой которого страшно доволен! Вот и сегодня старик очень нуждался в услугах племянника. Побаливала поясница, и немел левый бок. «Когда же появится этот бродяга? – думал старик. – И какой день сегодня: понедельник, вторник?» Если вчера было все-таки воскресенье, то сегодня, естественно, понедельник. Тут порядок армейский. Но если память ему вдруг изменила и воскресенье было позавчера?

Солнце вновь обошло шезлонг, и на него упали тени. Старик подвинул его чуть дальше. Беспокойство не проходило. Тогда, стянув потуже пояс халата, Тибор проворно вышел на улицу. Прошаркал по тротуару двадцать метров вперед и двадцать назад, основательно проверил ограду, осмотрел каштан – никого.

– Жолти! Жолтика! – негромко, без уверенности приговаривал он. В нем теплилась слабая искорка надежды: вдруг на дороге появится Жолт. Хотя он знал, что ждет напрасно.

Старик повернул назад и увидел на балконе золовку. Магда тоже была в халате: значит, она дома давно.

Тибор побрел к балкону. Магда сидела за плетеным столом, отрезала ломтики ветчины, читала и ела. Она всегда одновременно делала несколько дел. «А для чего?» – с неудовольствием подумал старик.

– Привет, милая! О чем я хотел тебя спросить? – вслух сказал он.

– Чао, Тибор. Понятия не имею, о чем ты хотел меня спросить.

– Да вот, милая, Жолт бесследно исчез.

– Объявится, – спокойно сказала Магда.

– Конечно, – согласился Тибор, сознавая, что Магда безусловно права. Она ведь и раньше не ошибалась: Жолт объявлялся всегда.

Старик почти успокоился и поплелся к шезлонгу. Бросив взгляд на могучий каштан, он внезапно вспомнил, что ему говорила Беата: под каштаном поставят покрашенную в зеленый цвет собачью будку.

Тибор тяжело опустился в шезлонг.

– Чудно! Прелестно! Просто нет слов. Собака будет тявкать мне в самые уши, будить! – забормотал он, но огорчиться по-настоящему не успел: голова его запрокинулась

и он заснул.

Итак, новость, что решено приобрести собаку, до дяди Тибора дошла, но со значительным опозданием. Ибо тот, кто спит, новостей не знает. Решение же купить собаку родилось примерно в полдень, после пожара, о котором старик даже не подозревал, так как был в то время у себя в комнате и, как обычно, видел сладкие сны. Заметив под окном клубы черного дыма, он, правда, буркнул: «Какие страшные тучи» – и сразу вновь погрузился в сон. Позднее он услыхал телефонный звонок, отдаленные крики, какую-то возню, проснулся и констатировал, что в доме вечно шумят.

А в подвале, когда пенсионер-почтальон увидел густой, плотный дым, вырывавшийся через вентиляционное окно, весело трещал огонь. Почтальон позвонил жильцам, потом взял шланг для поливки двора, втащил в подвал и тщательно залил очаг пожара. И весьма своевременно, потому что в отсеке, принадлежавшем художнику, горели санки, метла и пламя лизало уже поленницу.

Покрытый копотью, возбужденный, экс-почтальон объяснял во дворе происшедшее. С быстротой поистине феноменальной жильцы всех шести квартир оказались на месте события. Вскоре прибыла и милиция. А спустя еще несколько минут на такси примчался доктор Керекеш. Более бледный и измученный, чем обычно, он бросился сразу в подвал.

– Что случилось? – спросил он художника, который стоял позади всех и нервно пощипывал рыжеватую бороду.

– Вы же видите, что случилось. Как раз мой подвал. Кому-то понадобилось поджечь наш дом.

– И кто-то его поджег, – ревниво сказал экс-почтальон.

– Но кто… кто? – запинаясь от волнения, спрашивал Керекеш.

– Все-о узнается, господин главный врач. Все-о при допросе выяснится, – сказал экс-почтальон, и в его мрачном, хриплом голосе Керекеш уловил затаенную угрозу.

– Вы полагаете? – спросил он.

– Я знаю, – отрезал экс-почтальон.

Оба умолкли под неодобрительным взглядом старшего сержанта милиции. Острый луч милицейского фонарика прошелся по дымящейся закопченной поленнице, по обгоревшим санкам, потом выхватил из подвального сумрака обуглившуюся, совсем черную чурку и на ней расплавленную металлическую тарелку.

– Ага! – обронил старший сержант и многозначительно оглянулся.

Младший сержант, шаривший по полу, тоже нашел кое-что и, подняв пинцетом находку, подошел к старшему. В пинцете был грязный от копоти носовой платок.

– На полу валялся, – таинственным шепотом сообщил младший сержант.

Мельком взглянув на платок, Керекеш вздрогнул. Скомканный, грязный, он, однако, был страшно знаком.

– Свечные огарки, – сказал старший сержант.

– И промасленная тряпица, – словно продолжая стихотворную строфу, подхватил младший.

– Вы чувствуете запах пороха в дыме?

– И как еще, товарищ старший сержант!

– Ребячья работа.

– Вот именно. Ребячья.

– Давайте, товарищ младший сержант, собаку!