Шрифт:
Джоан Эшби выглянула из своей комнаты и замерла, прислушиваясь. Она уже хотела вернуться обратно, когда, чуть не под самыми ее ногами, раздался оглушительный удар гонга.
Джоан сорвалась с места и помчалась к лестнице. Она так спешила, что на верхней площадке с разгона налетела на молодого человека, появившегося с противоположной стороны.
— Привет, Джоан! Где пожар?
— Извини, Гарри. Я тебя не заметила.
— Я так и понял, — обиженно отозвался Гарри Дэйлхаус. — Но что это за гонки ты тут устроила?
— Гонг же был.
— Слышал. Но это ведь только первый.
— Да нет
— Первый.
— Второй.
Продолжая спорить, они спустились по лестнице. Когда они оказались в холле, дворецкий, только что отложивший молоточек для гонга, степенным размеренным шагом двинулся им навстречу.
— Второй, — настаивала Джоан. — Точно тебе говорю. Не веришь, взгляни на время.
Гарри Дэйлхаус посмотрел на большие напольные часы.
— Двенадцать минут девятого! — воскликнул он. — Похоже, ты права. Только все равно: не слышал я первого гонга. Дигби, — повернулся он к дворецкому, это первый гонг или второй?
— Первый, сэр.
— В двенадцать-то минут девятого? Дигби, кое-кого могут уволить за такие штучки.
Губы дворецкого растянулись в вымученной улыбке.
— Сегодня ужин будет подан десятью минутами позже, сэр. Распоряжение хозяина.
— Невероятно! — воскликнул Гарри Дэйлхаус. — Ну и ну! Хорошенькие дела, я вам доложу. Мир полон чудес. И что же стряслось с моим уважаемым дядюшкой?
— Семичасовой поезд, сэр, он опоздал на полчаса, а поскольку…
Раздавшийся резкий звук, похожий на удар хлыста, заставил его смолкнуть.
— Какого черта? — удивился Гарри. — Это сильно напоминает выстрел.
Слева от них открылась дверь гостиной, и в холл вышел смуглый привлекательный мужчина лет тридцати пяти.
— Что это было? — поинтересовался он, — Очень напоминает выстрел.
— Должно быть, выхлоп, сэр, — ответил дворецкий. — С этой стороны шоссе проходит совсем рядом, а окна наверху открыты.
— Возможно, — с сомнением произнесла Джоан, — но дорога ведь там, махнула она рукой вправо, — а звук, по-моему, шел оттуда, — показала она в противоположную сторону.
Смуглый мужчина покачал головой.
— А по-моему, нет. Я был в гостиной и готов поклясться, что это донеслось вон оттуда. — Он кивнул в направлении гонга и входной двери. — Потому и вышел.
— Итак: восток, запад и юг, — подвел итог Гарри, не выносивший, когда последнее слово оставалось за кем-то другим. — Чтобы дополнить картину, Кин, я выбираю север. Уверен, звук донесся оттуда. Какие будут предположения?
— Какие же еще, кроме убийства? — улыбнулся Джеффри Кин. — Прошу прощения, мисс Эшби.
— Да нет, ничего, — отозвалась Джоан. — Всего-навсего мурашки. Что называется, кто-то прошел по моей могиле.
— Убийство… отличная идея, — оживился Гарри. — Но, увы! Ни стонов, ни крови. Боюсь, максимум, на что мы можем рассчитывать, это кролик, застреленный браконьером.
— На редкость приземленно, но, полагаю, так оно и есть, — согласился Кин. — А стреляли совсем рядом. Однако давайте лучше пройдем в гостиную.
— Слава богу, мы не опоздали! — горячо воскликнула Джоан. — Я просто-таки скатилась с лестницы, решив, что дали второй гонг.
Дружно смеясь, они вошли в просторную гостиную.
Личэм Клоуз был одним из самых знаменитых
Даже со скидкой на присущую друзьям и родственникам склонность к преувеличению, в этом несомненно была какая-то доля истины. Хьюберт Личэм Роше был, как минимум, эксцентричен. Прекрасный музыкант, он тем не менее отличался совершенно неуправляемым темпераментом и доходящим до абсурда чувством собственной значимости. Его гостям приходилось либо разделять его пристрастия, либо перестать быть его гостями.
Одним из таких пристрастий была музыка. Если хозяин играл для гостей, что он частенько проделывал по вечерам, действо должно было вершиться в абсолютном безмолвии. Брошенная шепотом фраза, шорох платья или хотя бы даже просто движение — и он как ужаленный разворачивался, сверля источник возникшего шума убийственным взором, а несчастный прощался со всякой надеждой посетить этот дом вновь.
Еще одним наваждением для гостей была безукоризненная пунктуальность, которая ожидалась от них в отношении ужина. Завтрак никого не интересовал — к нему можно было спуститься хоть в полдень или вообще не спускаться. Обед тоже считался низменным физиологическим процессом поглощения холодных закусок и тушеных фруктов. Но ужин… ужин был обрядом и настоящим пиршеством, приготовленным cordon bleu, [1] некогда — гордостью знаменитого отеля, соблазнившимся баснословным окладом, предложенным Личэмом Роше.
1
Искусным поваром (фр.).
Первый гонг звучал в пять минут девятого. В четверть давали второй, по которому распахивались двери столовой, и, после торжественного провозглашения ужина, собравшиеся гости в церемонном молчании следовали к столу. Любой, имевший дерзость опоздать ко второму гонгу, опаздывал к нему навсегда: Личэм Клоуз навеки закрывал перед несчастным свои двери.
Поэтому беспокойство Джоан Эшби, как и беспредельное удивление, вызванное у Гарри Дэйлхауса известием, что этим вечером священное действо откладывается приблизительно на десять минут, вполне объяснимы. Будучи слабо знаком со своим дядей, он, тем не менее, достаточно часто бывал в Личэм Клоуз, чтобы оценить всю необычность происходящего.
Джеффри Кин, секретарь Личэма Роше, был удивлен не меньше.
— Невероятно, — заметил он — Такого не бывало еще ни разу. Вы совершенно уверены?
— Так сказал Дигби.
— Он, кажется, говорил еще что-то про поезд, — вспомнила Джоан Эшби.
— Странно, — задумчиво проговорил Кин. — Хотя, думаю, в свое время нам все объяснят Но все же очень странно.
Наступила пауза, вызванная тем, что мужчины увлеклись созерцанием Джоан Эшби. Это было совершенно очаровательное создание с золотистыми волосами и озорными голубыми глазами. В Личэм Клоуз она была впервые и появилась тут стараниями Гарри Дэйлхауса.