Второй прыжок с кульбитом и пистолетом
Шрифт:
— Молчи! — шикнул Коля. — Нам с Антоном ваши цифры побоку, только печали добавят.
— Теперь это наш общий капитал, — прошептала Нина. — И распоряжаться им будешь ты, старший товарищ. Я не справилась.
— Кончай политический срач! Коммунисты, оппортунисты… Эх, Нина, Нина, — покачав головой, в щель рта белой мумии Коля сунул очередную трубочку. — Пей давай, патриотка. Пираты не поделили клад, а безумный конец чуть Антону не вышел. А он-то как раз от доли и отказался!
Коля помолчал, а потом передразнил меня:
— «Отдайте детям, сколько не жалко». Тьфу!
— Слушайте,
Коля махнул рукой:
— Лежи себе, носильщик. Ты свою работу сделал. Да и поздно ужепить боржоми.
— Да?
— Конечно, смысла нет — горничная наверняка обнаружила трупы.
— И вызвала полицию?
— Без сомнения. Грохот твоей «Осы» только мертвый не услышит.
— И ты так спокоен?
— А нечего волноваться. Тебя в глаза никто не видел, а Нине личико мы скоро заменим. Игорь с улицы пришел, номер снят по левым документам, замучаются вычислять, — Коля говорил уверенно, давно все разложил по полочкам. — Европа сейчас проходной двор, брат. Одни мигранты чего стоят… Дело закроют по бытовухе, такое сплошь и рядом: залетный турист и местный гопник повздорили в номере. Так сцепились, что поубивали друг друга. А у нас все в порядке, никаких проблем. Расслабься, и занимайся своим аутотренингом. Выздоравливай скорей, у нас творог кончился и сметаны нет!
К Антону я сорвался на пятый день, недостало сил терпеть больше. Итак извелся весь, под кондиционером прохлаждаясь, а парень там уже несколько минут страдает. Плюнул на слабость, и рванул посреди ночи к родной душе. Заранее собрал, конечно, сколько мог притырить, перевязочных материалов с медикаментами, заморских фрукто вприкупил. Черное одеяло сработало без задержки и сбоев, запах Веры подтвердил точность прибытия.
Перепутать тут невозможно, впрочем, и претендовать особенно не на что. Никогда девочка не будет моей, эта душа с ладным телом прикипела к Антону по праву. Однако наслаждаться пьянящим ароматом никто препятствий не чинит, нет пока такого закона.
— Что с тобой, Антоша?! — шептала Вера в тихом ужасе. — Перестань…Дыши, миленький, не умирай!
Открывая глаза, я шумно вздохнул:
— Эй, тихо на палубе! Маму разбудишь.
Раскрытые окна веранды сквозь тишину ночи несли благовония летнего сада, добавляя в коктейль мягкий букет яблок, абрикос и мальв. В полутьме комнаты ее лицо озарилось улыбкой:
— Дед, как вовремя ты пришел! — по перепачканным кровью щекам текли счастливые слезы.
Ну вот как она меня вычислила, а? Нет, женщины все-таки неземные существа, и когда они чего-то не знают, они об этом догадываются.
— Тазик с водой. Тряпки из шкафа, — отрывисто бросил я. — Быстро!
В сложных условиях женщина становится идеальным солдатом, подчиняя эмоции главной задаче. Через минуту, дождавшись выполнения команды, я добавил:
— Чистая футболка, простынь, медикаменты в пакете.
Пока Вера замывала кровь и меняла простынку, ворочая тело Антона, я провел диагностику с осмотром. Входное отверстие над левой грудью, затянутое
— Пару минут назад хлынула кровь? — уточнил я.
— Тоша выгнулся и застонал, — шмыгнув носом, подтвердила она. — А потом умер.
— Не дождутся, — хмыкнул я. — Что ты делаешь здесь посреди ночи?
— Легкий массаж, — удивилась она глупому вопросу. — Врач рекомендовал, забыл, что ли?
В самом деле забыл, хотя сам это и рекомендовал. Теперь вот вспомнил.
— Так что это было? — опомнилась она. — Почему Тоша молчит?
— Наркоз работает, пациент спит, — я задумался: говорить ли правду? И говорить ей о маме?
Решил говорить, иначе обиды потом не оберешься:
— В меня стреляли и попали. Заодно прилетело Антону. Я тебе ужеобъяснял нашу странную связь через расстояние и время.
— Господи… Но за что?! — задохнулась она.
— Теперь спросить не у кого, — недобро усмехнулся я. — Еще пострадала твоя мама, в больнице лежит.
У Веры опустились руки:
— Мне надо туда! Отведешь?
— Конечно, — я поднялся. — Но сначала проверим это тело.
Прогулялся до кустиков — вроде бы без проблем, ноги слушаются. Скинул в люк выгребной ямы футболку, простынку и прочие окровавленные тряпки. Постоял, прислушиваясь к себе: ничего, жить можно! Прокашлялся, посморкался, плюнул на ладонь — тоже чисто. Что ж, жизнь налаживается, теперь и помыться не грех.
На тропинке у столика ждала Вера.
— Антон? — неуверенно произнесла она.
— Я Чайка, пять минут, полет нормальный, — сорвав яблоко покрупнее, я вонзился зубами в сочную белизну. — А голубь твой спит.
Какой кайф! А почему бы не повторить? Обтерев яблоко о футболку, Вера последовала моему примеру.
— Плакали мои сиськи, Дед, — сообщила она деловито. — Иных уж нет, а те уже далече. Но мама важнее. Когда пойдем, не забудь прихватить пеленки с распашонками — может пригодиться.
Молодец девка, взяла себя в руки, даже шутит. Надо поддержать:
— Слушай анекдот. Больной, отойдя от наркоза, интересуется: «доктор, чего это я ноги свои не могу нащупать»? А доктор отвечает: «конечно, не можете. Вам еще и руки ампутировали».
— Я на кухне чайник поставила, — вздохнула она. — Пошли, расскажешь по порядку, с самого начала.
Глава шестая, из которой вытекает — если пациент хочет жить, врачи бессильны
Веру я перенес легко, вместе с сумкой молочных продуктов. Обнял, она прижалась, и черное одеяло окутало нас своей тьмой.
В больничной палате царила идиллия: поглаживая Нине руку, глухим голосом Коля Уваров читал какую-то скандальную статью, она тихо охала.
— Мамочка! — Вера кинулась к белой мумии.
Коля не растерялся, успел рявкнуть:
— Стоять!
А потом уже спокойным тоном добавил:
— Давить маму нельзя, трогать только за ладони.
Прислушиваться к щебету родных душ я не стал, увлек Колю к окну