Второй Шанс 2

Аргус

Мысли роились в голове жужжащим ульем. Одна задача наслаивалась на другую выталкивая предыдущую, не позволяя сосредоточиться на чем-то конкретном. Как из всех, данных судьбой, возможностей выбрать приоритетную?

Вспомнилось как в юности, он читал про испанского ученого гистолога — основоположника нейробиологии конца девятнадцатого-начала двадцатого века — Кахаля, который получил Нобелевскую премию за изучение клеточного строения головного мозга. Он начал с возможностей заложенных в извилины взрослых людей, и сразу впал в отчаяние. Почему в отчаяние? Да потому что количество нейронов, сосредоточенных в коре нашего головного мозга столь велико, что разобраться во всех хитросплетениях нет ни малейшей надежды

и возможности. Надо заметить, что и другие ученые работающие в том же направлении, что и Кахаль, тоже попадали в тупик и откровенно сдавались в борьбе за логику и ясность освещения столь сложного исследования.

Так вот про Кахаля. В поисках ответов на решение этой проблемы, он прогуливался с парке и набрел на чащу, в глубине которой росли высокие деревья. Они соприкасались между собой ветвями, сплетаясь в густые кроны, создавая единое целое — неподвластное созерцанию.

А вот спереди рос подлесок. Молоденькие деревца, каждое из которых очень четко просматривалось. И тогда его озарило. Нужно начинать изучение не со сформированного мозга взрослых людей, а с мозга детей, где нейроны только растут и не успели полностью сформироваться и переплестись. И у него получилось, за что в тысяча девятьсот шестом году он получил — вместе со своим вечным соперником итальянцем Гольджи на двоих — Нобелевскую премию по медицине и физиологии.

Но не это тогда поразило Старика. Однажды, тот же Кахаль, увлекся шахматами. И увлекся очень серьезно. Он изучал и разбирал партии великих шахматистов того времени. Погрузился в хитросплетения и таинства шахматных ходов так, что вдруг обнаружил, что совсем забросил научную работу. И тогда пришло осознание, что нельзя заниматься с одинаковой страстью двумя делами. Одно из низ непременно потерпит крах. « Aut aut, tertium nоn datur» — «Или или, третьего не дано». Именно так говорили древние римляне. И он выбрал то, что действительно являлось его призванием. Он навсегда оставил шахматы и вернулся к науке.

И юный тогда еще Старик, сделал для себя такой вывод: нельзя распыляться, ведь коль за двумя зайцами погонишься не поймаешь ни одного. Умение выбрать и сконцентрироваться на одной главной задаче он считал одной из своих самых сильных сторон.

'Теперь дальше. Какое главное мое желание в этой новой жизни? — продолжал размышлять Старик-Саша. — Нет, не так. Чем обычно занимается простой стандартный попаданец попав в прошлое? Я всегда много читал, но надо признаться, что модные в будущем жанры про попаданцев я безжалостно отметал. Мне и без них прекрасно жилось. Но будучи человеком осведомленным во всех тонкостях бытия и новомодных веяний, я конечно же интересовался феноманом популярности подобного чтива — Гулливер мне в помощь. Вот только многоуважаемый вышеупомянутый врач-хирург, в конце своего приключения вернулся домой, а вот мне, судя по всему, такой возможности не будет дано. Итак, типичный попаданец, как правило, старается изменить ход истории и событий в целом: внедряет в жизнь ворованные у других изобретения, приписывает себе песни, книги или другие творческие достижения других авторов. По сути — мелкий жулик, вор и самозванец! Опять же, разве ради этого мне был подарен Второй шанс, чтобы заниматься интеллектуальным крысятничеством?

Нет конечно, но. Надо рассуждать здраво. Чем раньше изобретения будут внедрены в жизнь, тем быстрее они начнут служить человечеству: спасут немало жизней, вылечат «неизлечимо» больных, доставят удовольствие людям. Но от этого они, бесспорно, не перестанут быть ворованными. А с другой стороны, что будет с теми, кто их должен был изобрести, открыть, сочинить? И не сделал это, потому что их обокрал попаданец. Что будет с будущим этих людей?

Я конечно не корчу из себя святого, но от понимания этого

не совсем комфортно. Как примирить воровство и необходимость? Нужно думать и… кажется у меня есть вариант решения этой проблемы. С теми изобретениями, которые будут зарегистрированы мной сейчас, но в прошлой жизни должны быть сделаны чуть позже, будет так. Я буду ссылаться в своих публикациях на этих авторов, на их более ранние работы, чтобы и их содействие было тоже обнародовано, а может даже отправлю им часть, полученных от реализации этих изобретений, денег! Да! Именно так и поступлю!'

Удовлетворенный найденным решением хотя бы одной из высветившихся проблем, он лег на койку и спокойно заснул. Решение по остальным экзистенциальным вопросам он решил отложить на потом.

Оставшиеся до выписки дни пролетели быстро. Катя постоянного его навещала, они делали вместе уроки, а он ей осторожно рассказывал о своей прошлой жизни, решив упустить момент с Анной. О ней упоминать не хотелось.

В пятницу утром, в день выписки, его встретил отпросившийся с работы отец, и они вместе направились домой. Там все было без изменений. В точности, как в тот вечер, когда юноша вышел на роковую встречу с братом и Ниной.

Отец убежал на завод и юноша остался один. В печатной машинке так и стояли заправленные, но не допечатанные листы заявки на изобретение. Старик-Саша сел на свою кровать, и, глядя на портрет Кати висевший напротив, задумался:

«Где же могут быть спрятаны еще пять тысяч рублей, о которых говорил Алексей? Неужели Саша и правда их взял? А почему бы и нет. Этот прошлый Саша был очень не прост. А если так. Я сейчас в его 'шкуре, где бы я спрятал деньги так, чтобы тот, кто знает что они у меня — не нашел их? Где бы он искал их в последнею очередь?»

В следующее мгновение, словно по мановению волшебной палочки, его взгляд упал на кровать брата. К ней никто не прикасался с момента переселения Алексея в квартиру к отчиму. Она так и стояла застланная покрывалом. Юноша встал и начал осматривать постель со всех видимых сторон. Тщательно прощупав одеяло и подушку ничего не обнаружил. Потом принялся за матрац. Верхняя часть сомнений не вызывала — все идеально и уже теряя надежду на успех, он перевернул его нижней частью наверх. Там тоже, на первый взгляд, все выглядело безупречно.

И тут, его взгляд зацепился за еле заметный шов по нижнему ребру матраца. Там участок — длиной сантиметров двадцать — был прошит ниткой, которая чуть-чуть, но все-таки отличалась от цвета нити на оригинальном шве.

Юноша стал тщательно прощупывать зашитое место, и, наконец, надавил пальцами на нечто твердое, по ощущениям напоминающее брусок. В растерянности, он снова сел на свою кровать и задумался.

«Ай да старый Саша, ай да молодец. Хитро придумано. Если это те самые деньги, то они в матраце у Алексея. Там брат искал бы их в последнюю очередь. Самое безопасное место. А вот если бы пришли с обыском и нашли их у него в постели, то значит он их и присвоил! А со старого Саши и взятки гладки. Он вообще, вроде как, не при делах. Я то думал, это Алексей — Мистер Зло, а оказывается его младший братец ничем ему не уступал!»

Юноша встал, заправил тщательно кровать старшего брата, и решил за чашкой горячего чая обдумать план дальнейших действий. Согрев кипяток и отпив несколько обжигающих глотков, он продолжил размышления:

«Судя по всему, про деньги Леха следователю не сказал. Иначе бы у нас давно уже провели обыск. Ну и правильно, это самому на себя предоставить следствию мотив убийства. А мне с ними что делать? Пока они в матраце Лехи, все стрелки на нем. Вытащить их оттуда и они уже на мне. Сдать их в милицию? Но как? Сказать, что нашел в матраце Лехи? Ему точно тогда конец. А мне признаваться во второй раз, что нашел? Это даже не смешно».