Второй удар гонга (сборник)
Шрифт:
«Вот она и снова уходит, – сказал себе мистер Саттерсвейт. – На этот раз вместе с ним. Что ж, они принадлежат одному миру. И появляются – такие уж это люди, – появляются только тогда, когда их зовет любовь или смерть».
Он не знал, увидит ли он когда-нибудь еще Лили, но на встречу с мистером Харли Кином рассчитывал весьма и весьма. Потом он наконец повернулся и пошел через лужайку обратно – к чайному столу, к разноцветным чашкам и к своему старому другу Тому Аддисону. Берил больше сюда не вернется. Довертон-Кингсбурну ничего не грозит.
На лужайку
– Спасибо, Гермес, – сказал мистер Саттерсвейт вслед псу, мчавшемуся со всех ног по лугу, чтобы скорее присоединиться к двум темным фигурам, которые все еще были рядом, но уже исчезли из виду.
Второй удар гонга
Джоан Эшби вышла из спальни и, колеблясь, встала у своей двери. Потом все же решила вернуться к себе, но в ту же минуту внизу – как ей тогда показалось – раздался удар гонга.
Джоан стремглав метнулась к ступенькам. Она так заторопилась, что едва не сбила с ног появившегося из коридора молодого человека.
– Привет, Джоан! Куда это ты так летишь?
– Прости, Гарри. Не заметила.
– Да уж догадался, – сухо произнес Гарри Дейлхауз. – Но все же куда это ты так?
– Был гонг.
– Знаю. Первый гонг.
– Нет, второй.
– Первый.
– Второй.
Не переставая спорить, молодые люди спустились вниз. Внизу в холле к ним с важным видом направился дворецкий, только что положивший молоточек гонга на место, исполненный чувства собственного достоинства.
– Первый, – настойчиво повторил Гарри. – Я не мог пропустить. Но погоди-ка, сколько сейчас времени?
И с этими словами молодой человек по имени Гарри Дейлхауз перевел взгляд на большие напольные часы, которые стояли в холле.
– Восемь двенадцать, – произнес он. – Кажется, ты права, Джоан, и все-таки я слышал только один удар. Дигби, – обратился он к дворецкому, – это был первый удар гонга или второй?
– Первый, сэр.
– В двенадцать минут девятого? Дигби, кто-то рискует потерять работу!
На губах дворецкого мелькнула улыбка.
– Сегодня обед задержан на десять минут, сэр. По распоряжению сэра Литчема Роша.
– Потрясающе! – воскликнул Гарри Дейлхауз. – Ну и ну. Помяните мое слово, нас ждут неприятности. Чудеса! Что случилось с моим драгоценным дядюшкой?
– Семичасовой поезд опаздывает, сэр, на полчаса, а так как… – Дворецкий не договорил, потому что в ту же секунду послышался резкий звук, напоминавший удар хлыста.
– Что за… – произнес Гарри. – Кажется, выстрел.
Слева, из двери гостиной, появился молодой человек, темноволосый, красивый, лет тридцати пяти.
– Что это было? – спросил он. – Похоже на выстрел.
– Вероятно, выхлопная труба, сэр, – сказал дворецкий. – Дорога близко, а наверху открыты окна.
– Может
Темноволосый мужчина отрицательно покачал головой.
– Ну нет. Я сидел в гостиной. Я оттуда и вышел, потому что мне показалось, будто грохнуло вон там. – И он махнул головой в сторону входной двери, возле которой стоял гонг.
– Один показывает на запад, другая на восток, третий на юг, – подытожил Гарри. – Кин, могу дополнить картинку. Я – за север. Мне-то показалось, будто этот хлопок раздался у меня за спиной. Какие будут предположения?
– Опять кто-то кого-то убил, – улыбнулся Джеффри Кин. – Прошу прощения, мисс Эшби.
– Ерунда, – сказала Джоан. – Пустяки. Вот так вы и скажете в своей речи над моей могилкой.
– Убийство… Было бы замечательно, – мечтательно произнес Гарри. – Но увы! Все живы, и все здоровы. Боюсь, твое умозаключение ошибочно.
– Как ни печально, ты, кажется, прав, – согласился Джеффри. – Хотя, по-моему, грохнуло где-то в доме. Что ж, идемте в гостиную.
– Слава богу, мы не опоздали, – горячо сказала Джоан. – Я едва не скатилась по лестнице, думала, второй гонг.
Все рассмеялись и так, смеясь, и вошли в большую гостиную.
Литчем-Клоз считался одним из самых древних знаменитых домов в Англии. А владелец его, сэр Хьюберт, был последним отпрыском рода Литчем Рош, и его родственники из боковых ветвей семейства не упускали случая отпустить в его адрес что-нибудь вроде: «Пора, знаете ли, назначить старому Хьюберту опекуна. Совсем бедняга выжил из ума».
Даже если принять во внимание некоторую склонность всех двоюродных братьев, сестер, племянников и племянниц к преувеличениям, правда в этих словах была. Хьюберт Литчем Рош прослыл человеком в высшей степени эксцентричным. Прекрасный музыкант, он, кроме легкого музыкального дара, обладал скверным, тяжелым нравом и превосходившим всякую меру сознанием собственной важности. Если кто-нибудь из гостей не оказывал хозяйским причудам должного уважения, двери Литчем-Клоз перед ним закрывались навсегда.
Одной из причуд сэра Хьюберта было его музицирование. Когда ему приходила охота вечером поиграть гостям – а приходила она довольно часто, – то в гостиной должна была стоять полная тишина. Стоило кому-нибудь сделать шепотом замечание, зашелестеть платьем или просто едва шелохнуться, хозяин одаривал гостя гневным взглядом и… прощай надежда попасть сюда еще раз.
Второй причудой была невыносимая пунктуальность, с какой в доме приступали к обеденной трапезе. К завтраку гости спускались хоть в полдень, кто и когда захочет – на это никто не обращал внимания. К ланчу тоже, ланч накрывали простой – холодное мясо и консервированные фрукты. Но к обеду… Обед – это был ритуал, праздник, пир, подготовленный первоклассным поваром, которого Литчем Рош переманил некогда к себе из большого отеля, соблазнив баснословными деньгами.