Второй вариант
Шрифт:
Тупой иглой Савина кольнула совесть. Он пронзительно почувствовал свою виноватость перед Ольгой. И еще — перед Давлетовым, Дрыхлиным, Синицыным, перед всеми, кто делает сейчас дело, кого придавили в это чистое утро заботы. Он забеспокоился, попытался отогнать это состояние и не смог.
— Сколько по времени идти до площадки? — спросил он.
— Два часа, однако.
— Как? Всего два часа?
Она грустно улыбнулась:
— А сюда мы сколько шли?
— Столько же.
Савин отключился от всего: от бьющейся подо льдом Эльги, от примороженных деревьев и от нее, которая смотрела на него с бабьей печальной мудростью. Это произошло помимо его воли. Исчезла ночь,
— Женя, ты где ходишь?
— Оля, ты подсказала одну блестящую идею.
И он принялся торопливо объяснять ей суть «идеи», отобрал у нее прутик, стал чертить на снегу маршрут их движения. Ольгины заклинательные знаки остались там, где застыло время. Их потеснила, сдвинула, захватила жизнь и незаметно стала затягивать узел.
— Так вот, Оль, получается выигрыш в сроках, в средствах, которые в местных масштабах трудно даже представить.
— Я понимаю, Женя.
Он не услышал этих слов, продолжал говорить, доказывать.
Она почти прервала его:
— Я дарю тебе Эльгу. И дарю наше зимовье.
Савин будто споткнулся на бегу, растерянно поглядел на нее. Выражение его лица стало жалобным, как у провинившегося мальчишки. Она погладила его ладошкой по щеке, улыбнулась, сбросив с себя невидимый груз.
— Эта трасса намного короче, — с виноватым выражением произнес он. — Дрыхлин сказал, что, если найти прямую, можно оформить на нее рационализаторское предложение. И ты будешь одним из его авторов.
— Нет! Дрыхле — нет! Я тебе дарю Эльгу, двоим ее нельзя подарить. Дрыхле хватит соболя.
— Тебе не понравился Дрыхлин? — неуверенно спросил он.
— Да.
— Почему, Оля?
Она молчала.
— Ну почему?
Да, он еще вчера, в том зимовье на Юмурчене не то чтобы почувствовал, но каким-то образом уловил Ольгину настороженность к Дрыхлину. И даже не настороженность, а какую-то скрытую неприязнь, упрятанную так искусно, что вчера он даже не задумался над этим. Странно как-то все получилось с той соболиной шкуркой, ставшей подарком. Какая-то меновая торговля, вызвавшая явное неудовольствие Давлетова. Савин только сейчас вспомнил о ней, подумав, что соболь стоит, наверное, втрое против дрыхлинских часов. Но дело даже не в обмене подарками, а в чем-то другом, понятном для Ольги и совсем неясном для Савина. В центре этой неясности стоял Дрыхлин, весь круглый и весь уверенный в себе, бывалый человек, как сказал о нем Давлетов через день после их совместного путешествия. В тот день еще слегка буранило...
5
Буранчик начался, когда их путь, километров на двадцать, накрепко привязался к берегам реки Туюн. Они шли двумя железными колоннами. В авангарде — тяжелогруженый ГТТ с Давлетовмм за старшего, за ним — ГАЗ-66, КрАЗ с вагоном на платформе, за рулем которого сидел Рамиль Идеалович Насибуллин, и еще один
Держались правого, плесового берега, чтоб не влететь в промоину. Ждали встречи с наледями, потому что не бывает таежных рек без наледей. Пожалуй, из-за буранчика ни Давлетов, ни водитель не заметили примороженную наледь и, заскочив в нее по самые катки, тормознули. Стала вся колонна.
Дрыхлин вылез из кабины, подошел к заднему борту.
— Как вы смотрите, старлей, на то, чтобы пробежаться за компанию вперед? — позвал он Савина. — А то Давлет-паша притих что-то.
Обходя колесный транспорт по глубокому, выше колен, снегу, они подошли к краю наледи и увидели Давлетова, выглядывавшего из-под кузовного тента. Видно, он перебрался с переднего сиденья назад, хотел выбраться на лед, но трехметровая полоса воды отрезала тягач от крепи. Так и крутил он головой, пока не подошли Дрыхлин с Савиным.
— В наледь попали, — объяснил он.
— Видим, — ответил Дрыхлин.
— Как бы не угодить под лед.
— Доски в кузове есть?
— Есть.
— Бросайте сюда.
— Зачем?
— Не вплавь же мне до вас добираться, Халиул Давлетович.
Давлетов скрылся в кузове, погремел железом и деревом, притих. Слышно было, как он переговаривался с механиком-водителем. Велел ему, видно, тоже перелезть в кузов, потому что оба враз появились у заднего борта, и на лед полетела половая рейка, лист оргалита.
— Стой! — скомандовал Дрыхлин. Повернулся к Савину: — Подгоняйте, Женя, технику. Интервал пятнадцать — двадцать метров. Проинструктируйте водителей, чтобы шли точно за мной.
— Что вы хотите делать, товарищ Дрыхлин? — спросил Давлетов.
— Хочу попросить, чтобы вы уступили мне свое место на головном тягаче.
Он покидал доски на снежную жидкую кашу, бросил на них лист оргалита, сказал Савину:
— Подберете потом.
Шагнул к тягачу. Настил под его ногами осел и погрузился в воду, притопив головки сохатиных унтов. Дрыхлин не обратил на это внимания. Перевалился через борт тягача. Давлетов хотел было спуститься вниз, чтоб присоединиться к Савину, но Дрыхлин остановил его:
— Зачем ноги мочить, Халиул Давлетович? Сидите!
— Что вы собираетесь делать? — переспросил тот.
— Двигаться вперед.
— Может быть, сначала обсудим этот вариант?
— Чего обсуждать? Русло прямое, без прижимов. Значит, на середине промоин нет. А вы, Женя, что стоите?..
Савин торопко пошел к своему тягачу, по пути передал команду Дрыхлина водителям и старшим колесных машин. Колонна подтянулась. Заняв место Дрыхлина на переднем сиденье тягача, Савин увидел, как тронулся с места КрАЗ с вагоном на платформе, съехал в воду, выбирая к середине реки. Вагон опасно покачивало на подналедных рытвинах, того и гляди, не выдержат крепления — соскользнет боком и ляжет зимовать.
Наледь была глубиной не больше метра, зато тянулась до самого поворота, уходя к перекату. Мокреть доходила до рельса, приваренного к носовой части ГТТ. Он загребал ее, гоня перед собой загустевшую волну. Не ехали, а плыли, медленно, но вроде бы уверенно.
У переката снова взяли вправо и выбрались на крепкий лед. Когда Савин подошел к переднему тягачу, Дрыхлин уже успел переобуться и сейчас был в серых солдатских валенках, подворачивал высокие голенища. Давлетов топтался вокруг него, порываясь что-то сказать. Но не сказал, а, приложив ко лбу козырьком ладонь, стал вглядываться назад.