Вторжение драконов. Последняя битва
Шрифт:
Алоки вынула иглу из мозга.
— Я должен отослать их, — бесцветным голосом произнес Солайн. — А что мне было делать с этим сорванцом? Он говорил, что сделал бы с ней это. Мне вечно доводилось слышать о том, что он бегал за каждой юбкой. Может быть, это правда... Я знаю, что он был ее жеребцом. Какое-то время. Но сколько еще у нее было? Она была хуже всех. Они оба два года кочевали от одного княжеского двора к другому, пели и играли за деньги. Говорят, они обманывали. Она отвлекала других своими чарами... Красивой была.
Алоки расстегнула кожаные ремни, которыми пристегивала к стулу
— Хотела навязать мне этого ублюдка. Маленького, светловолосого мальчика. Дала ему странное имя... Фабрах... Нет, Фальрах. Кто и когда слышал подобное имя для эльфа? Я велел конюшим отстегать их и прогнать прочь. Не нужен мне еще один мальчик, который будет ломать статуи и трогать мою мертвую Лизандель, — он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Нодону. — Я ведь говорил тебе, чтоб ты взял свою пернатую клячу и отправился на разведку в лагерь детей человеческих.
— Тебе нужно отдохнуть, — вмешалась женщина-змея, прежде чем Нодон успел что бы то ни было сказать. Она помогла Солайну подняться на ноги и повела его к постели, уложила и укрыла, словно мать дитя. — Спи, господин. Тебе нужно отдохнуть. А когда проснешься, печаль и гнев покинут тебя.
Алоки с улыбкой поднялась и скользнула к Нодону.
— Он уникален.
— Я бы сказал, что он сумасшедший. Я покончу с этим безумием.
— Ты не понимаешь, что видел, — слащавым голосом проворковала она, но зрачки ее сузились. Нодону невольно пришла на ум изумрудная кобра, которая поднималась перед ударом, намереваясь вонзить ядовитые зубы в шею жертвы.
— Он самый лучший из возможных полководцев для Золотого. Заклинание, которое создал повелитель драконов, чтобы видеть глазами Солайна, разрушает мозг князя. Любого другого подобное вмешательство быстро превратило бы в пускающего слюни идиота. Но только не Солайна. Я ведь говорила тебе, что он обладает уникальным даром, позволяющим ему быстро отходить от ран, способных убить любого другого человека. Его мозг исцеляется. Это благословение и проклятие. Благодаря этому качеству он просто неоценим для Золотого. Он не теряет свой инструмент, попользовавшись им пару раз. Но для Солайна это проклятие. Я множество раз вонзала иглы в его мозг. Любому другому достаточно сделать это лишь однажды, и после этого излишняя чувствительность уходит навеки, в какой бы форме она ни проявлялась — то ли в бесконечной меланхолии, то ли во внезапных вспышках гнева, то ли в желании грязно ругаться без причины.
Нодон был уверен в том, что, если бы Темный знал о происходящем, Солайна немедленно заменили бы, и это было бы правильно. Необходимость передать эту весть давала ему веский повод покинуть войско. Таким образом он не навлечет на себя гнев своего повелителя, несмотря на то что на самом деле ему хотелось вернуться обратно к Нандалее.
— Ты увидишь, завтра Солайн будет совсем другим, — радостно продолжала Алоки. — Очень спокойным, очень сдержанным. Подобные вмешательства не разрушают его рассудок. Я просто избавляю его от излишней чувствительности.
— Я не сомневаюсь в том, что сейчас он уже совсем другой, — иронично ответил Нодон, глядя на постель, где поджав ноги лежал князь.
Внезапно женщина-змея превратилась
Нодон пригнулся, ожидая удара. Его меч не вышел из ножен даже наполовину, когда он почувствовал резкую боль на затылке. Что-то холодное потекло по жилам. Рука, сжимавшая рукоять меча, обмякла. Ноги подкосились. Нежные руки подхватили его под мышки и потащили к стулу с высокой спинкой.
— Я знала, что ты не послушаешь меня, — в голосе Алоки звучал дружеский укор, похожий на тот, что бывает в голосе матери, заставшей ребенка за поеданием меда — скорее веселый, нежели рассерженный. — А еще я понимаю, что во все это очень трудно поверить. Тебе придется смириться, чтобы понять. Ты не замечал, что он менялся на протяжении: разговора? Поэтому я с ним разговариваю. Обычно речь идет об Асфахале. Когда он говорит о нем, его чувства бурлят. Ты же сам видел.
Нодон был беспомощен. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и с ужасом увидел, что Алоки берет со стола кожаные ремни.
— Если посреди разговора он вдруг меняет тему, это означает, что моя работа выполнена. Потом он никогда не помнит, о чем мы говорили, — женщина улыбнулась, обнажив свои страшные зубы. — Вообще-то обычно он забывает почти все, что происходило в течение часа или двух до моего вмешательства, — она расстегнула его перевязь, бросила ее вместе с мечом на пол рядом с кроватью. — Я помогу тебе преодолеть тревогу, Нодон. Толика равнодушия делает жизнь краше. Просто останься здесь на ночь. Нам никто не помешает.
Нодон пытался не закрывать глаза. Она затянула на лбу у него кожаный ремень. Эльф хотел вырваться, но руки и ноги не слушались, и в то же время он чувствовал, словно по жилам его течет ледяная вода.
Второй ремень она застегнула ему под подбородком. Во рту пересохло. Как он мог позволить так одурачить себя!
— Коришь себя? — усмехнулась Алоки. — Я тебе не лгала. Я действительно не чародейка. Умение быстро двигаться — дар, с которым я родилась. Просто умею и все. При этом мне бы очень хотелось быть такой как вы, драконники, — она наклонилась и нежно поцеловала его в лоб. — Сколько знания и силы прячется под этой костью. Мне действительно хотелось бы знать, отличается ли ваш мозг от мозга других эльфов. В каком месте кроется магический дар? — Она повернулась к столу, взяла иглу и молоточек. — Как думаешь, можно ли внести в мозг умение плести заклинания? Или уничтожить это умение? Мне бы действительно хотелось знать это.
Нодон попытался что-то сказать, но его язык едва ворочался, и получился лишь невнятный лепет.
— Не борись с этим, — Алоки взяла иглу большим и указательными пальцами, и на пальцах осталась какая-то похожая на слизь жидкость. — Ты вот-вот уснешь. И я обещаю, что, проснувшись завтра утром, ты будешь совсем другим человеком и сможешь гораздо лучше понять Солайна.
Подвенечное платье и мертвая женщина