Вторжение по сценарию
Шрифт:
Полковник Эмиль Тепперман уставился на то, что было у пехотинца в руках. Красная масса поразительно напоминала человеческие внутренности.
Повинуясь внезапному порыву, полковник принюхался. Он сразу же узнал этот запах — у его солдата действительно был разворочен живот. Он насмотрелся на это, еще когда служил во Вьетнаме.
Тепперман вскочил на ноги, от ужаса кончики его усов встопорщились, как у кота.
— Прекратить съемку! — закричал он. — Стойте! Что-то случилось! Это человек ранен по-настоящему. Наверное, кто-то
Не обращая на его крики внимания, Джиро Исудзу продолжал, размахивая мечом, дирижировать стрельбой.
— Исудзу, Бронзини! Бронзини! — надрывался Тепперман. — Боже мой, неужели никто меня не слышит?
Не ведая, что творит, полковник бросился со своего места вперед, и в ту же секунду петарды, прикрепленные к его мундиру, взорвались, разбрызгивая во все стороны краску, но он уже не обратил на это внимания.
— Остановитесь! Выключите камеры! — снова завопил Тепперман, но увы, безрезультатно.
— Проклятие, как же это у них называется? — пробормотал он, и, наконец, вспомнив, закричал, сложив руки рупором, — Новый дубль!
Тем не менее, стрельба не умолкала. Вокруг падали на землю его солдаты.
Некоторые из них были действительно забрызганы краской, но другие внезапно застывали в странных позах с неестественно вывернутыми руками и ногами.
Голова одного из морских пехотинцев разлетелась на кусочки, и такое не смог бы изобразить ни один голливудский мастер по спецэффектам — все это было до ужаса правдоподобно, и полковник Эмиль Тепперман, наконец, тоже это понял.
Въезжающие в ворота танки бесстрастно подминали под себя тела солдат.
Некоторые были уже мертвы, другие же просто играли свои роли, так и не успев осознать, что в сценарии произошли существенные изменения. Когда они попадали под лязгающие гусеницы, на лицах их отражалось непонимание, которое быстро сменялось ужасом и страшными стонами.
Ситуация полностью вышла из под контроля.
Тепперман продолжал кричать, пока не охрип. Наконец, ему удалось пробраться между грохочущими танками и грудами трупов к Джиро Исудзу.
Схватив японца за шиворот, полковник рывком повернул его к себе.
— Прекратить съемку! — проорал он. — Приказываю вам немедленно остановить это! Что вы творите?
— Мы снимаем, — ответил Джиро, показывая на огромный рыбий глаз кинокамеры, направленный прямо на них.
— Это же настоящая резня, бойня, и вы все это снимаете!
— Хоростые, — обнажил в улыбке зубы японец. — Не надо беспокоиться.
— Но танки-то не холостые, они давят людей. Вы же слышите эти стоны!
— Возможно, кто-то допускать ошибку. Ваш пистолет, пожалуйста. Я проверить.
Изумленный Тепперман позволил Джиро Исудзу взять свое оружие. Японец был настолько уверен в себе и спокоен, что на секунду полковник засомневался, действительно ли то, что творится у него перед глазами, происходит на самом деле.
Приставив ствол пистолет
— А теперь, для камеры. Вы сдаете нам вверенную вам базу?
— Да, конечно, — пробормотал Тепперман.
— Пожалуйста, четче.
— Я сдаюсь, — смог, наконец, выговорить полковник.
— Сейчас я нажму курок. Не волноваться, патрон хоростой. О'кей?
Тепперман застыл на месте, говоря себе, что холостой патрон не может причинить ему никакого вреда. Он так и не узнал, что ошибся, потому что, когда Джиро нажал на курок, полковнику показалось, как будто на голову ему обрушился кузнечный молот. Воспламенившийся порох проделал у него в голове дырку, и вырвавшийся из патрона пыж глубоко вошел ему в мозг. Тепперман замертво рухнул на землю, как если бы его сразила обычная свинцовая пуля.
Единственная разница заключалась в том, что от пыжа не осталось выходного отверстия.
— Никогда не сдавайся, — назидательно заметил Джиро Исудзу, хотя полковник уже вряд ли мог его услышать. — Воин не должен покрывать себя позором.
Глава 12
За время его кинематографической карьеры Бартоломью Бронзини обвиняли во многом. Его критиковали за то, что он зарабатывает слишком много денег, причем, в основном, богатые. Несостоявшиеся актеры, отринутые Бродвеем, упрекали Бронзини в невыразительной игре. Его считали излишне плодовитым, особенно люди, которые в анкете в графе «домочадцы» моли указать только «коккер-спаниель».
Бронзини уже успел к этому привыкнуть — такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».
Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.
Когда во время интервью на телевидение ему впервые задали этот вопрос, Бронзини сумел лишь ошеломленно выдавить: «Что?». Комментатор решил, что это и есть его окончательный ответ, и снова принялся разглагольствовать о недавнем бракоразводном процессе актера, который обошелся ему в несколько миллионов долларов. К тому времени, как подобный вопрос прозвучал снова, Бронзини уже успел подготовить на него вполне вразумительный ответ:
— Я актер, который играет в кино, а не солдат, решивший поиграть в съемки фильма. Я скорее Джон Уэйн, чем Оди Мэрфи.
Но сейчас Бартоломью Бронзини вовсе не играл одну из своих ролей.
Он сидел на башне мчавшегося по базе морских пехотинцев танка, а позади него в руках одного из японцев грохотал пулемет пятидесятого калибра.
Обороняющиеся пехотинцы разлетались в разные стороны куда правдоподобней, чем это делают каскадеры. Вдребезги разлетались черепа, пулеметные очереди перерубали людей пополам.