Вторжение

Гагарин Станислав Семенович

Для нас, — решительно утверждали Маркс и Энгельс, — дело идет не об изменении частной собственности, а об ее уничтожении, не о затушевывании классовых противоречий, а об уничтожении классов, не об улучшении существующего, понимаешь, общества, а об основании нового общества.

Такие вот экстремисты, понимаешь, основоположники наши.

— «Весь мир… разрушим до основанья, а затем», — с горечью произнес писатель. — Странное дело! Во время 'oно гордился тем, что откопал сей документ, спорил по этому поводу с профессором Мокичевым. А вот теперь вижу, что создатели диалектического материализма в вопросах партийной

стратегии и тактики были законченными метафизиками. Нет ничего примитивнее и пошлее лозунга «Сломать!» Хотя именно с ним пришли к власти новоявленные демократы. Такие вот пироги, Иосиф Виссарионович…

Вождь не отозвался, и Станислав Гагарин увидел, что тот ушел в собственные мысли, проникнуть в них писателю не было дано, хотя порой испуганно хотелось хотя бы на мгновенье заглянуть в духовный мир прибывшего со Звезды Барнарда существа, узнать, о чем может думать космический Сталин.

— «Обманите меня… но совсем, навсегда, — глухо с едва различаемым надрывом, заговорил вдруг Сталин. — Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда… Чтоб поверить обману свободно, без дум, чтоб за кем-то идти в темноте наобум…

И не знать, кто пришел, кто глаза завязал, кто ведет лабиринтом неведомых зал, чье дыханье порою горит на щеке, кто сжимает мне руку так крепко в руке… А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…

Обманите и сами поверьте в обман!»

Скорее не от стихов Волошина, а от того, что читал их Сталин — и как читал! — писателю стало жутко. Он вдруг вспомнил Надежду Сергеевну, супругу вождя, и подумал: не декламировал ли подобные строки Иосиф Виссарионович ей… Впрочем, видятся ли они друг с другом в Ином Мире?

— Нет, — резко ответил вождь. — Теща говорила, что Надежда, мол, не против… Но товарищ Сталин уклонился от встречи. Не могу, понимаешь, простить ей… В такое время покинула меня! А дети? Совсем еще несмышленышей оставить в сиротстве… Это неестественно для подлинной матери! А в любой женщине всегда виделось мне, понимаешь, в первооснове материнское начало.

Товарищ Сталин поднялся и принялся нервно ходить из угла в угол.

Писатель нерешительно встал, кашлянул, чтобы привлечь внимание вождя, ясно было: пора уходить.

— До свидания, товарищ Сталин, — нейтральным голосом произнес литератор. — Пошел я покудова…

Сталин молча кивнул.

«Понапрасну растревожил его тогда, — подумал Станислав Гагарин, пока сынки командира батальона несли его на скрещенных руках к ходовому мостику. — Хотя он сам решил читать стихи Максимилиана, стихи и ослабили вождя. Вот и космический, понимаешь, субъект, а ничто человеческое ему не чуждо… А где же мои противники-враги?»

Он увидел каюту, в которой разместился штаб Автандила Оттовича. Кроме главаря банды, президента, как назвал его Шкипер, здесь были два телохранителя с автоматами на шеях и щеголеватый референт, или по блатной фене шестерка. У пижона болтался на ремешке через плечо пистолет-автомат Стечкина в деревянной кобуре.

— Почему мы стоим? — вскричал с явно истерическими нотками Бровас. — Почему не покончили с черноперыми? Их всего-то

полдюжины… Против полусотни отборных моих людей! Всех уволю! И без выходного пособия… Где Шкипер?

Референт с виноватой улыбкой развел руками.

— Звоните на мостик!

Вдруг включился динамик принудительной трансляции. Послышался усталый, но внушительный голос комбата:

— Господа террористы! Теплоход «Великая Русь» освобожден подразделением морской пехоты, которым командую я, майор Александр Ячменев. Всем, кто меня слышит! Дальнейшее сопротивление бесполезно! Машинное отделение и капитанский мостик в наших руках. Тем, кто сдаст оружие, гарантирую жизнь. Пассажиров и членов экипажа прошу не вмешиваться. Преступники вооружены и очень опасны. Повторяю: немедленно прекратить сопротивление и сдать оружие!

Майора слушали не только Бровас и его люди в каюте. Слушали матросы «Великой Руси», пассажиры, загнанные в музыкальный салон и каюты.

Один из охранников, который стерег пассажиров, решительно вышел к сцене, где обычно работает оркестр, и положил на пол автомат, потом два запасных рожка к нему.

К автомату бросилась шляпа в горошек, схватила оружие, потрясла им над головой.

— Ура! Мы победили… Господа! Как член руководства крестьянской партии, объявляю лайнер суверенной территорией, а также свободной экономической зоной. Необходимо отправить срочную телеграмму в ООН…

К горошку подобралась давешняя дама, уже одернувшая либерала. Она опять резко нахлобучила шляпу на уши.

— Вояка! — презрительно проговорила она и отобрала автомат. — Тьфу на тебя, пацифист…

Горошек как ни в чем не бывало оборотился к сдавшему оружие бандиту.

— Руки! Ему надо связать руки… Подержите его, я мигом это сделаю…

Либерал выдернул брючный ремешок, бросился к террористу. Но брюки у горошка упали на колени, он запутался и растянулся на палубе под общий смех.

Юнга Александр подошел к женщине с автоматом и деловито принял от нее оружие.

— Это для товарища майора, — многозначительно сказал он.

В каюте Броваса звучал голос майора:

— …Прекратить сопротивление и сдать оружие!

— Где Шкипер! — завопил потерявший самообладание Автандил Оттович.

А Шкипер, скупо отстреливаясь от Федора Иванова, продвигался в направлении каюты босса. У Иванова кончились патроны, он отсоединил рожок, машинально лапнул себя по бедру, забыв, что он вовсе не в боевом снаряжении морского пехотинца.

Почувствовав, что у Федора нечем стрелять, Шкипер открыто вышел на палубу.

— Ага, — сказал он, зловеще ухмыляясь, — теперь мой верх, черноперый… Хороший корм рыбам устрою! К борту! Хочу чтоб ты сразу ушел на дно…

Федор снял с шеи бесполезный автомат, медленно переступил к релингам ограждения.

— К борту! — бешено заорал Шкипер. — Еще!

Он поднял пистолет, готовясь выстрелить, но в это мгновение Федор метнул автомат в Шкипера. Выстрел Бобика пришелся мимо цели.

Шкипер вскинул руку для нового выстрела, но пущенный Ольгой нож пронзил Шкиперу плечо.