Вторжение
Шрифт:
— Я что–нибудь сделала не так, да? — в свою очередь полушепотом, застенчиво спросила Верочка.
Наталья не ответила. Уставилась глазами в пол, в одну точку, боясь выдать смятение, и только чувствовала, как щеки ее полыхали огнем, хотя в темноте вряд ли могла заметить это младшая, совсем еще не искушенная в любви, сестренка.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Мятежна весенняя ночь, не скоро тихнут ее звуки, до самой зари полнится шепотом и говором полюбовным; охватывают душу страстные, необузданные желания, и, кажется, не найдется такой
Наталья рано улеглась в амбаре, а не спалось ей: то гремели подойниками бабы, то с грохотом въехала на мост телега, скрипя несмазанными колесами, то волновали сердце забористые девичьи припевки. Гармонист увел стайку девчат куда–то за околицу, а звуки ночи так и не смолкли. С ближнего поля начала вещать перепелка. "Спать пора! Спать пора! — невольно передразнила ее Наталья и усмехнулась: — А почему сама–то не хочешь спать?"
Ночь стояла теплая. От крыши амбара пахло слежалой, видимо изъеденной мышами, соломой. Единственное в амбаре маленькое оконце, выходившее на гумно, было разбито, только снизу торчал невыпавший косяк стеклышка, и через прореху сквозило резкой свежестью ночных трав. Эти запахи волновали, как бы возвращали к утраченной девичьей волюшке, и Наталья не могла заснуть. Ей чудился приезд мужа; она силилась представить Алексея, но, кроме гимнастерки на нем да ниспадающих на лоб волос, ничего не видела. Некогда близкое, милое лицо теперь казалось каким–то расплывчатым, неясным, встающим словно из тумана, и она ужаснулась, что не могла вспомнить, какие у него глаза. "Как будто карие… Нет, светлые. Похоже, ячменные".
Но только ли память была тому виной?
С горечью сознавала она, что муж стал для нее каким–то чужим, и не могла, не в силах была совладать с чувством холодности и отчужденности, которое отваживало ее от мужа. Она пыталась разобраться: что же было причиной? Время? Да. Непрочность отношений в их совместной короткой жизни? Тоже верно. Ведь так мало они пожили, даже как следует не привыкли друг к другу! Но было и что–то другое, о чем она не могла никому сказать. И это другое все сильнее заполняло ее сердце и толкало на мятущуюся, неверную, но, как искра, разгорающуюся любовь, — тоска по мужской ласке.
Она подумала о Петре, и в ее воображении предстал его облик, до того зримый, совсем живой, что она даже привстала, протянула руки в ночи, точно желая приблизить его к себе. Как наяву видела слегка подавшуюся вперед его рослую фигуру, пересыхающие губы, которые он имел привычку часто облизывать, и глаза — о, как поражал он ее силой своих упрямых глаз!
"И чего я упрямилась? Ведь он же звал пойти на танцы, а я спать…" с досадой подумала Наталья и прилегла на жесткий, набитый сеном тюфяк. Ну, а что толку? Я же не могу… не могу перешагнуть через совесть, продолжала она рассуждать, но тотчас опять в ней взыграли чувства: — Да и он какой–то! Ни разу не расстроил… Тюлень мой! — усмехнулась она, невольно подмигнула, вообразив его перед собой.
Тяжелая и грустная темнота прикорнула в амбаре — ей казалось, что уже близко к рассвету. Она укрылась с головой одеялом, быстро согрелась и начала засыпать.
Несколькими минутами позже услышала осторожные шаги под оконцем, потом стук в дверь.
Она открыла глаза в спокойном ожидании,
— Наташа, открой! — услышала в ответ мужской голос, приведший ее в оцепенение.
Стук в дверь повторился, и следом — негромкий, умоляющий голос:
— Не бойся. Это я, Петр! Отвори…
Вскочила, свесила Наталья с шаткой кровати ноги, а в душе — смятение. Впустить или нет? Ведь только сейчас думала о нем, коротая свое одиночество, а чего–то боялась… Она убеждала себя, что Петр не решится тронуть ее, но в мыслях она же дозволяла ему и большее… А вот теперь он стоял за дверью. "Слава богу, что Верочка не пришла. А так бы… ужас какой!
Она еще колебалась.
— Наташа, да ты что в самом деле? Не узнаешь?
— Чего тебе?
Тишина. Долгая, надломная тишина.
— С тобой хочу… побыть…
Вдруг она представила его глаза. Огнисто–горящие… Упорные… В трепетном ожидании чего–то она подошла к двери, секунду–другую еще колебалась, обжигаемая стыдом. "Нет, нет… Что я делаю! Не надо", а рука между тем машинально тянулась к щеколде. Вот она слегка коснулась холодного металла. "О, господи… Прости меня", — и наконец с решимостью отдернула щеколду.
Блеклый свет луны воровато прокрался в амбар, выхватив ее из темноты — нагую, в короткой сорочке. Ее широко открытые, ждущие глаза встретились с его взглядом, и не успела опомниться, как очутилась в его объятиях, сильных, сдавивших дыхание.
Наталья вся исстрадалась в мучительно сладком томлении и сама вдруг прильнула к нему, обнимая теплыми руками и целуя. Петр обхватил ее, приподнял и, нежданно покорную и обмякшую, снес на скрипучую кровать.
Разомлевшая и усталая, Наталья до самого утра еле крепилась, не смыкая глаз. Она еще не сознавала, что украденное ею счастье мимолетно, но хотела, чтобы продлилось и это тепло, и эта приятность лежать с ним и чувствовать его близость. И когда сквозь оконце прокрался дремный рассвет и на крыше амбара волнующе заворковали голуби, она спохватилась, начала будить его.
Дергая за плечо, Наталья шепотом просила:
— Петенька… Встань! Как бы нас не увидели…
Поднялся он в одно мгновение. Быстро надел сапоги и, виновато прощаясь, взглянул ей в глаза, — в них стояла такая печаль, что Петр с трудом подавил в себе жалость. Тихо ступая, он вышел из амбара.
В лицо ему дохнула свежесть пробудившегося утра. Все блестело, все играло. На подсолнухе, в шероховатых складках листьев, крупными слезами лежала роса.
Позади двора Завьялов перелез через забор и побежал по росистой стежке.
У речки остановился, бодрый, довольный, будто впервые ощутив, как все цветет, пробуждается и, кажется, сам воздух звенит. Под ракитой, растрепанно свисавшей над темным омутом, плеснулась рыба. С невольным увлечением он склонился над берегом — мелкие рыбешки, словно прокалывая гладь воды, подпрыгивали, носились стайками, вспыхивали блестками серебра.
Побагровел, все гуще стал кровенеть восточный край неба, и кажется вот–вот вырвется оттуда солнце и расправит над землей свои огненные крылья.