Вуаль лжи

Уэстерсон Джери

Криспин предался сумрачным размышлениям. Ведь Адам Бектон вполне мог обнаружить этот ход. В конце концов, он же был кастеляном в особняке, верно? В том-то и состояла его работа: знать все обо всем. Кроме того, должность Адама открывала ему доступ к счетным книгам…

— Почему ты веришь этому головорезу Махмуду? — потребовала ответа Филиппа. — Ты сам чуть не погиб по его милости.

— Работа есть работа. Тут ничего личного.

Она крайне неодобрительно покачала головой.

— Твоя работа всегда такая?

— А чего ты

ожидала? Хорошенький домик с вывеской у двери лавочки на первом этаже? Я расследую убийства, а это — грязь, и здесь полно нечестных людей.

Она отмолчалась. Над их головами проплыло облако, бросив тень на улицу, чья привычная сероватая дымка приобрела более темный, мрачноватый оттенок.

— Ну и куда ты меня тащишь? В самом ли деле это нужно для моей безопасности? Или твоей?

Криспин посмотрел на Филиппу так, что она остановилась. Что-то изменилось в этой женщине, появилась какая-то напряженность, настороженность… Плечо вздернуто, словно она ожидает нападения сбоку, глаза потеряли привычный блеск…

— Я тебе уже говорил. В моем доме стало небезопасно. Вот поэтому веду тебя в другое место.

— Минуту назад, когда я была в твоих объятиях, ты словно стеснялся этого.

Криспин покатал желваки на скулах и уставился Филиппе под ноги.

— Я не привык выражать свои чувства на людях.

Она покачала головой. Сегодня ее волосы были вновь заплетены в две круглые косы, однако одна непокорная прядь все-таки выбилась и теперь свисала на лоб, покачиваясь под легким ветром. Туда-сюда. Туда-сюда. Следить за этим колыханием было куда легче, чем смотреть Филиппе в глаза.

— По-твоему, это непристойно?

Он неловко повел плечом:

— Как хочешь, так это и называй.

— Да? Знаешь, сейчас мне очень хочется, чтобы этот мандилион был со мной, — заявила она. — Вот тогда бы ты выложил всю правду.

Криспин приоткрыл рот, чтобы какой-то шуткой вернуть прежние искорки в ее глаза. Губы шевельнулись, вот-вот прозвучат слова, которые могут вызвать у нее улыбку и наградят поцелуем. Увы, слишком многое просится на язык, а Криспин никогда не был болтлив. Вот если бы Джек… тут совсем другое дело. Но только не Криспин. Никогда не сможет он произнести слова, которых ждет от него Филиппа. Очень кстати получилось, что никакого мандилиона поблизости нет. Разглядывать собственный «истинный образ» Криспину хотелось не больше, чем лик на муслиновом полотнище.

— Каков я есть, таким и останусь, — вместо этого буркнул он.

Получилось не вполне то, что он хотел сказать. Ее оживившееся было лицо вновь стало каменным. Веки поползли вниз — вполне характерная черта Филиппы, хотя на этот раз томности не было и в помине.

— Да-да, — кивнула она сухо. — Это я вижу.

Филиппа обняла себя за плечи, защищаясь от холода то ли ветра, то ли его слов, сказать он не мог. Выбившийся локон вновь качнулся и попал ей в глаза, заставив Филиппу заморгать и отвернуться. Очень вовремя. Потому

что добавлять к своим словам ему ничего не хотелось.

Впереди возник «Кабаний клык», чьи побеленные стены были вымазаны глинистыми разводами, которые пересекали потемневшие от влаги стяжные брусья. Внушительных размеров дверь — широкая, сводчатая, более уместная, пожалуй, для церкви — гостеприимно распахивалась для всех входящих. «Кабаний клык» знавал и лучшие деньки. Сейчас кабачок превратился в место, где люди искали утешения в чашах вина и эля, а вовсе не в компании себе подобных.

Уголком глаза Криспин заметил, как Филиппа поправила одежду, стряхнула грязь с подола, прежде чем войти.

Он окинул зал взглядом и заметил хозяина по имени Гилберт. «Давай-ка побыстрее», — хрипло приказал он.

Маячить у всех на виду не входило в его планы. Чувства он уже давно приберегал только для себя и не желал выставлять их напоказ, словно стяг.

Гилберт, в свою очередь, тоже приметил Криспина и окликнул. Подойдя к гостям прихрамывающей походкой, он пристально уставился на Филиппу.

Церемонию взаимного знакомства Криспин взял на себя.

— Гилберт, это Филиппа. Вы могли бы найти для нее работу и пристанище?

Трактирщик некоторое время молча смотрел на молодую женщину, затем обратил вопросительный взгляд на Криспина, как если бы хотел сказать: «Вы с ума сошли?»

У Филиппы же для Гилберта была припасена совсем иная манера поведения: сейчас она ничем не напоминала высокомерную леди или капризничающую любовницу, скорее скромную служанку.

«Хамелеонша», — подумал Криспин.

Гилберт перевел взгляд на одежду Филиппы.

— Нет, это не годится. Ничего другого разве нет?

Она переглянулась с Криспином, затем отвела глаза в сторону.

— Это все, что у меня есть. Да и то не могу оставить у себя.

— Понятно, — пробормотал Гилберт. — Что ж, у моей жены наверняка что-нибудь найдется для вас… Работу по кухне делать приходилось?

— Да, сэр. Я десять лет была в судомойках.

— Ах вот как? Ну тогда идите в поварскую и спросите хозяйку. Уж она вам точно найдет работенку. Скажите ей… — он мельком взглянул на ее спутника, — …скажете, что вас прислал Криспин.

Она улыбнулась:

— Благослови вас Бог, хозяин. Я очень признательна за вашу доброту.

— Ладно-ладно, — ответил трактирщик, в сотый раз вытирая, руки о фартук.

Филиппа исчезла за занавеской, что отгораживала кухню. Мужчины проследили за ней взглядами. Криспин откашлялся.

— И я тоже вам благодарен, Гилберт. Я уже сам чувствую, что она здесь будет в безопасности.

— Криспин! — Гилберт отвел его в сторонку и заговорил, низко наклоняясь к плечу: — Это же Филиппа Уолкот!

— В точку. Я-то опасался, что придется еще объяснять и рассказывать.

— Но что с ней? И что там такое насчет убийства? Весь Лондон трезвонит, дескать, это ее рук дело.