Вулфленд
Шрифт:
Наш дом, скромный и неприметный, стоял рядом с их особняком – настоящим воплощением богатства и процветания. Их дом был огромным, двухэтажным, с высокими окнами, из которых в вечернее время лился мягкий свет, создавая уютную и привлекательную картину. Белоснежные стены, идеально подстриженный газон, изысканные клумбы с цветами, которые менялись в зависимости от сезона, – всё говорило о внимании к деталям и высоком уровне жизни. В отличие от нашего небольшого, заросшего вьющимися растениями домика, их дом выглядел словно иллюстрация из глянцевого журнала. Каждый выходной день для них превращался в настоящий праздник. Мы видели, как они собирались на террасе, как разносился аромат жарящегося шашлыка, как смех и весёлая музыка разносились по всему участку. Их дети, одетые в маркированные вещи, играли на идеальном газоне, совершенно не замечая нашего скромного существования. Мы же в это время, чаще всего сидели дома, разговаривали о ежедневных проблемах и мечтали о лучшем. Даже погода, казалось, отличалась. Солнце, словно специально, ярче светило над их домом. Я часто наблюдала за ними из своего окна, и в глубине души надеялась, что когда-нибудь и над нашим домом появится такое же яркое солнце, символизирующее достаток и счастье. Эта неявная зависть не была злой, скорее, она была смесью восхищения и печали от собственного скромного положения. Иногда я задумывалась, что же такого они сделали, чтобы достичь такого уровня жизни. Были ли это трудолюбие, удачные вложения, или что-то ещё? Возможно, секрет их богатства скрывался в каком-то семейном таланте, который передаётся из поколения в поколение. Или же это просто удачное стечение обстоятельств? Эти вопросы безмолвно витали в воздухе, наполняя наши дни размышлениями о жизни, о ценности денег
Мы постучали, и дверь открыла женщина, с явными признаками искусственной операции. Тук-тук-тук! – раздался робкий стук отца, сопровождаемый нервным жестом – он машинально поправил свою челку. Напряжение витало в воздухе, густым коктейлем из тревоги и ожидания. Мы, стоявшие за ним, чувствовали себя так же неуютно – руки сами собой судорожно сжимались и разжимались, не находя себе места. Тишина, тягучая и напряженная, повисла между нами и закрытой дверью. Затем послышались приближающиеся шаги, неторопливые, но отчетливые. Шаг, ещё шаг… И вот, наконец, дверь приоткрылась, и перед нами предстала женщина. Это была миссис Эббот.
Ее фигура, мягко говоря, была далека от худобы. Весьма полненькая, я бы даже сказала – пышная, она казалась воплощением комфорта и домашнего уюта. На ней был надет короткий красный халат, яркий, почти кричащий цвет которого резко контрастировал с осторожным, даже робким выражением её лица. В руках она держала кружку, наполненную до краев какой-то темной жидкостью – кофе, чай, или что-то ещё более крепкое – угадать было невозможно. Но то, что сразу бросилось в глаза, затмило все остальные детали. Это были её губы. Или, вернее, то, что ими являлось. Они были неестественно полными, слишком гладкими, идеально симметричными – признаки искусственного вмешательства были очевидны даже неспециалисту. Губы, явно увеличенные с помощью инъекций или операции, резко выделялись на фоне остального лица, подчеркивая неестественность общей картины. Даже при попытке улыбнуться, они казались неестественно натянутыми, как маска. И это еще не все. Внимательный взгляд замечал и другие детали, говорящие о том, что перед нами находилась женщина, заметно изменившая свою внешность с помощью пластической хирургии. Длинные, алые ногти, блестевшие под тусклым светом прихожей, безусловно, были делом рук опытного мастера маникюра. Ногти, идеально отполированные, с закругленными кончиками, выглядели так, будто были сделаны из искусственного материала, настолько они были безупречны и не имели никаких изъянов. Но, пожалуй, самое поразительное, что бросалось в глаза, были её зубы. Белые, ровные, слегка ослепительные – они казались слишком идеальными, слишком совершенными. Искусственные зубы, без тени сомнения. Никаких намеков на неровности, сколы, или естественные несовершенства, которые обычно присущи натуральным зубам. Они были безупречны, как будто специально созданы для журнальной фотографии. Этот эффект "голливудской улыбки" создавал контраст с остальными чертами лица, делая его еще более неестественным и причудливым. В целом, женщина производила впечатление человека, который потратил значительные средства на изменение своей внешности. Большая грудь, возможно, также результат хирургического вмешательства, была заметна даже под не слишком облегающим красным халатом. Все вместе – идеальные зубы, увеличенные губы, длинные красные ногти и пышная грудь, скрытая под коротким домашним халатом – создавало необычный, даже немного пугающий образ. Она была как кукла, созданная по определенному шаблону, идеальная до неестественности, вызывающая больше вопросов, чем ответов. Вопрос, который мучал нас больше всего: почему? Зачем ей все это?
–Кхм-кхм-закашлял отец. Видимо от волнения он потерял голос,-Мы…Эм…Ваши соседи! Эм..вот, так сказать с тортом!
– продолжил отец, а позже так наиграно хи-хи-кнул, что мне стало смешно.
Наша пышногубая соседка никак не могла понять для чего мы пришли, и ещё некоторое время разглядывала нас с ног до головы.
–Эй, Генри!
– крикнула женщина и отошла в сторону.
Кого там ещё принесло?! – рявкнул чей-то голос, полный презрения и ярости. Из-за спины миссис Эббот вынырнул он – Генри, сосед с пивным животом, воплощение всего, что вызывало у многих отвращение и неодобрение. Его появление всегда сопровождалось неким предчувствием чего-то неприятного. На этот раз, он предстал во всей своей "красе". Голый торс, обильно покрытый сетью мелких, неряшливых волосков, был едва прикрыт застиранными подштанниками, на которых отчётливо виднелись засохшие пятна – явно следы от копченых куриных ножек, любимого лакомства Генри. Огромный, свисающий живот, казавшийся живым существом, дрожал от каждого его движения, сопровождаясь характерным бульканьем. Волосы на нем были столь густыми и длинными, что напоминали бурелом, скрывающий под собой нечто отвратительное. Генри постоянно почёсывал этот свой «трофей», издавая при этом звуки, вызывающие у окружающих невольное желание заткнуть уши. Его лицо, обрамленное небритой щетиной, напоминало грубую наждачную бумагу. Лысая, блестящая голова, похожая на перезревший помидор, отражала скудное освещение подъезда. На его спине, выглядывающей из-под мятой футболки, красовалась огромная, выцветшая татуировка – размытый, невнятный рисунок, который, казалось, лишь подчёркивал общую картину запущенности. И завершали этот неприятный образ постоянно похрустывающие во рту сушеные гренки. Их сухой треск эхом разносился по подъезду, словно предсмертный скрип старой кровати. Этот образ – пивной живот, волосатый и постоянно чешущийся, подштанники в пятнах от жирной пищи, грубый голос, лысая голова, небритая щетина и отвратительная татуировка – стал символом Генри для всех . Но было что-то еще, что делало его фигуру ещё более отталкивающей. Это была его маниакальная привычка заглядывать в чужие почтовые ящики, слушать разговоры за закрытыми дверьми, и оставлять у дверей некоторых соседей пустые бутылки из-под пива.
Семья Генри, словно каменная стена, отгораживается от любопытных взглядов, не желая пролить свет на источники богатства своего главы семейства. Молчание это, разумеется, не способствует рассеиванию тумана недомолвок. Наоборот, оно подпитывает интригу и заставляет жителей Лесоскладской улицы строить догадки, вплетать факты и домыслы в сложную мозаику тайны Генри.
Возможно, Генри работает в сфере, где конфиденциальность – не просто желание, а необходимость. Но такая конфиденциальность в сочетании с его богатством заставляет задуматься о природе его деятельности. Может быть, он частный инвестиционный консультант, работающий с очень влиятельными и таинственными клиентами? Или он занимается консалтингом в сфере технологий, где разработка и внедрение новых продуктов окутаны секретностью? Все эти варианты могут объяснить его богатство и желание хранить информацию о своей работе в секрете. Однако, более правдоподобными представляются версии, связанные с незаконной деятельностью. По Лесоскладской улице ходят слухи о его причастности к незаконному обороту товаров или каких-либо теневых схемах. Без доказательств это остается только догадкой, но факт остается фактом: источники дохода Генри неизвестны, его богатство противоречит отсутствию видимой законной работы, а семья предпочитает молчать. Именно такая загадочность и интрига делают историю Генри такой привлекательной. Загадка Генри будет продолжать волновать жителей Лесоскладской улицы, пока не будет разгадана, пока не будет найден ответ на вопрос: кем же на самом деле работал Генри? А возможно, эта загадка так и останется неразгаданной, вечным напоминанием о том, что иногда тайна лучше любого объяснения.
"Ты кто такой?" – крик, пронзивший тишину вечера, словно выстрел. Гнев, нетерпение, абсолютное неуважение – вот что чувствовалось в этом вопросе, заданном не человеком, а каким-то диким зверем. Мужчина, сосед, не стал разбираться, не попытался понять. Он просто, без объяснений, схватил отца за воротник, за ту самую выглаженную рубашку, символ порядка и приличий, и грубо оторвал его от привычного мира. "Мы… мы ваши соседи," – заикаясь, пробормотал отец. Его слова, полные вины, даже не попытка оправдания, а скорее, беспомощная просьба о пощаде. Эта фраза – крик души, бессилие перед лицом необъяснимой агрессии. Пауза, короткая, но бесконечно
Наверное, я больше не увижу отца счастливым.
***
Ночь. Луна, огромный бледный глаз, глядит в мое окно, заливая комнату нежным, но беспокойным светом. Я лежу в постели, уткнувшись лицом в прохладную гладь хлопковой простыни, обняв одеяло, словно ищу в нем утешения. Постель, мягкая и удобная, однако, не способна унять беспокойство, что грызет меня изнутри. Взгляд невольно прикован к потолку, пожелтевшему от времени, с трещинами, похожими на карту давно забытых землей. Он словно зеркало, отражающее хаос моих мыслей. В голове мерцают осколки прошлого, какие-то нечеткие образы, фрагменты разговоров, недосказанные слова. Они кружатся в бесконечном вальсе, не давая успокоиться, не позволяя погрузиться в сон. Мысли то наплывают бурным потоком, то отступают, оставляя пустоту, заполненную лишь тишиной, прерываемой лишь глухим стуком моего сердца. И в этой тишине я с ужасающей ясностью понимаю: моя комната – зеркало моего внутреннего состояния. Она такая же мрачная, неуютная, как и я сама сейчас. Стены, окрашенные в тусклый, невыразительный бежевый цвет, давят своей однотонностью. Мебель, старая и потертая, лишена всякой изюминки. Комната просит о переменах, кричит о нужде в утешении и уюте. Она словно живое существо, которое страдает вместе со мной. И вот я уже представляю себе, как она преобразится. Свежие, яркие обои с нежным цветочным рисунком заменят эти унылые стены. В углу будет стоять высокий торшер с мягким, теплым светом, который создаст атмосферу спокойствия и комфорта. Пушистый, мягкий ковёр под ногами, приятный на ощупь, будет согревать и радовать. И, конечно же, новые шторы! Воздушные, легкие, пропускающие достаточно света, но в то же время защищающие от назойливого солнца. Я вижу все это с такой ясностью, словно это уже реальность. Но вдруг внезапно всё меняется. Тишину разрывает грохот грозы. Сильный ветер резко налетает, и дождь с градом с бешеным ударм обрушивается на окна. Лимонное дерево, растущее под моим окном, начинает качаться всё сильнее, его ветки бьются о стёкла, создавая жуткий, повторяющийся ритм. Звук ветер и дождя, перемешиваясь с стуком лимоновых веток, словно усиливает мой страх и бессонницу.
Холодный, пронизывающий ветер, словно ледяной нож, разрезал тишину, проникая сквозь щели в старом деревянном доме. Я резко вздрогнула от какого-то странного, звенящего звука. Сначала подумала, что это скрип старой мебели, но звук повторялся, становился всё сильнее, и вместе с ним нарастало ощущение дискомфорта, будто сама комната пронизана леденящим холодом. И тут я поняла: окно. Моё окно, которое я так старательно закрыла перед сном, широко распахнуто. Да что же это такое?! – прошипела я, сжимаясь под тонким шерстяным одеялом. Внезапный порыв ветра, сильный и резкий, словно злой дух, с силой отворил мое окно. Комната сразу заметно охладилась, и я, вздрогнув от холода, выбралась из-под одеяла. Голые ноги встретились с ледяным полом, и я быстро поспешила надеть теплые тапочки. Подойдя к окну, я увидела бушующую вне стихию. Ветер, настоящий ураган, метался как неистовый зверь, изгибая ветки старых деревьев и заставляя их стонать от напряжения. Дождь, холодный и резкий, бил в стёкла, а между ливнями прорывались порывы ветра, заставляя окно дрожать в своей раме. Луна, скрытая за дымящимися, темно-серыми облаками, то и дело проглядывала сквозь промежутки, освещая бешеный танец ветра и дождя. Этот пейзаж был одновременно страшным и завораживающим. Я представила, как этот ветер легко смог распахнуть даже тяжелую деревянную форточку. Бррр, – выдохнула я, невольно сжимаясь от холода, который пронизывал меня насквозь. Закрыть окно было не так-то просто. Ветер с упорством держал его распахнутым, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы задвинуть засовы и наконец-то закрыть его на все защелки. После этого я спешно направилась к кровати. Под теплым, пушистым одеялом я почувствовала долгожданное тепло, оно постепенно разогревало замерзшее тело. С легким вздохом удовлетворения я повернулась на бок и закрыла глаза. В тишине дома, уже без резких порывов ветра, я старалась сосредоточиться на медленном ритме своего дыхания. Мой отец храпел в своей комнате. Теперь я тоже смогу уснуть, мысли о бушующем ветре и распахнувшемся окне постепенно угасали, погружая меня в сон. Но неожиданно окно снова отворилось. На этот раз с более резким, почти злобным скрипом. Я вскочила в кровати, сердце уже стучало как молот. В комнате царила кромешная темнота, только бледный лунный свет просачивался сквозь щели занавесок, рисуя причудливые тени на стенах. Я не понимала, что происходит, неужели так будет всю ночь? Страх, холодный и липкий, обвил меня своими ледяными объятиями. Я практически сразу встала с кровати и принялась искать свои тапочки, которые, судя по всему, закатились куда-то под кровать. В темноте, на ощупь, я шарила руками под кроватью, натыкаясь на разные предметы: пыльные книги, забытые игрушки, и наконец, желанные тапочки. Надев их, я осторожно подошла к окну. Холодный стекло с лёгкостью пропускал ночной холод. Я приложила руку к ручке, готовясь его закрыть, но в этот момент я услышала вой… Это был не обычный собачий лай, а настоящий волчий вой – протяжный, жуткий, пронизывающий до костей. Звук исходил откуда-то из глубины леса, расположенного за моим домом. Вой был таким сильным, что казалось, он вибрирует в самой глубине моего существа. Я вздрогнула, рука невольно отдернулась от ручки окна. Страх сжался в жесткий ком в горле. В голове проносились разные мысли. Может, это просто собака? Но нет, этот звук… в нем была некая сверхъестественная сила, некая природная могущество. Я стояла неподвижно, прислушиваясь к каждому звуку ночи. Вой повторился, еще более пронзительный, еще более страшный. Я быстро отскочила от окна, чувствуя на себе целующий холод ночного воздуха. Я включила свет, надеясь, что это поможет избавиться от ощущения беспокойства. Свет показался мне слишком ярким, резким, словно вырывая меня из цепких объятий ночного кошмара. Я оглядела комнату, но ничего необычного не обнаружила.
Огромный чёрный волк. Не просто большой, а невероятно огромный, почти как небольшая лошадь. Его чёрная, густая шерсть казалась непроницаемой, из неё исходил резкий, неприятный запах, смесь сырости, земли и чего-то дикого, первобытного. Но больше всего меня поразили глаза. Огромные, янтарно-жёлтые, они светились в сумраке, казались почти человеческими по выразительности. В них не было лишь звериной злобы, там таилась некая холодная, сосредоточенная оценка, взгляд, который пронизывал насквозь. Я застыла, не в силах пошевелиться. Сердце колотилось в груди, будто пыталось вырваться наружу. Холодный воздух в комнате вдруг стал душным, руки затряслись. Я видела его клыки – длинные, острые, белоснежные, готовые разорвать всё на своём пути. Мысли путались, сознание пыталось отказаться от ужасающей реальности. Я понимала, что отец не успеет прийти, что я одна на один с этим грозным существом. Волк не двигался, лишь слегка встряхивал своей мощной шеей, отчего капли воды с шерсти разлетались во все стороны. Слюни стекали из его пасти, и я чувствовала, как нарастает в моей груди ужас неминуемой атаки. Это чувство было сильнее любого страха, который я испытывала раньше. Это был инстинкт самосохранения, кричащий о необходимости действовать. В отчаянной попытке отвлечь волка, я сделала что-то невероятное, что-то, что никогда бы не пришло бы мне в голову в обычной ситуации. Я протянула руку к лимонному дереву, росшему рядом с окном. Сорвав лимон, я бросила его в сторону волка. Идея казалась абсурдной, бесполезной, но я наделась, что хотя бы на минуту это отвлечёт хищника. Он не сдвинулся. Я бросила ещё один лимон, и ещё, и ещё. Один даже попал ему в голову, вызвав лишь тихий вздох и небольшое встряхивание головой. Затем волк опустил голову, обнюхивая землю, а после, разинув свою мощную пасть, начал поглощать лимоны. Один за одним. Без какого-либо признака недовольства или отвращения. Я стояла как окаменевшая, наблюдая за этой сценой. Невероятное происходило на моих глазах. Огромный чёрный волк, который минуту назад выглядел готовым растерзать меня, спокойно ел лимоны. В итоге, как я потом подсчитала, он съел два лимона, и даже не поморщился. Страх постепенно сменился неким замешательством, а затем и неподдельным удивлением. Разве волки едят лимоны? Этот вопрос кружился в моей голове, как вихрь. Всю ночь я пыталась объяснить себе происшедшее. Огромный чёрный волк, человеческие глаза, лимоны… Всё это казалось нереальным, сюрреалистичным сном.
Конец ознакомительного фрагмента.