Вульгарность хризантем
Шрифт:
Да, кстати, главный вывод научной дискуссии — Федор Михайлович был природный антисемит и мракобес…
…Провел консультации с «зашитым» ангольцем — пить отказывается, хотя учился в Советском Союзе. Впрочем, от африканской демократии всегда попахивает то водкой, то джином, то коньяком в зависимости от того, кто наливает…
Во времена бенинской перестройки, когда президент-коммунист в одночасье стал главой правящей демократической партии, я прогуливался по пляжу Котону и фотографировал выброшенные на берег рыболовецкие шхуны. Худощавый мальчишка, купавшийся в океане, заметил меня и прокричал: «Мсье, мсье, сфотографируйте
Весной 2000 года в освобожденный Грозный прибыла разношерстная делегация правозащитников во главе с верховным комиссаром ООН. Народ выполз на белый свет из подвалов и землянок. На рынке, окруженном развалинами с надписями «мины», продавали колу, сгущенку, сигареты «Петр I» и кирпичики хлеба. Завидев иноземцев, полоумная русская старуха в платке и телогрейке заорала благим матом: «К нам негры приехали!»
Предложил гвинейской подруге Жизель Памбу-Чивунде, аристократке и красавице, подарить России нового Пушкина… по любви, конечно, вне какой-либо идеологии, кроме, пожалуй, неопушкинизма и «эстетического империализма».
Жизель поинтересовалась: есть ли у меня жилплощадь в Москве или Санкт-Петербурге. Пришлось соврать, что квартира имеется, но прописан я во вселенной. Она, однако, баба ушлая, настоящая чивунда! Сразу вычислила в моем лице бомжующего на демократической Родине романтика, отказалась плодить черножопую голытьбу и просила больше не обращаться с неподготовленными предложениями.
Летний ливень Смыл следы Вчерашней любви.Думаю о Пушкине, а люблю женщин…
Осмотрел в музее изящных искусств Нёшателя экспозицию современных швейцарских художников. Все восхитительно, достойно запасников лучших музеев мира! Удивляет плоскость и фундаментальная приземленность сих творений. Вот уж, как ни крути, а массовое швейцарское искусство, замешенное на «гуманитаризме», принадлежит буржуазному плебсу.
Мне по душе искусство, отмеченное жизнью и смертью, пропитанное потом и кровью, пропахшее дымом гениальности и расцвеченное национальным колоритом: скелеты в кружевах, распятые Будды, кокетки в платьях из пожелтевших страниц «Пионерской правды». Здесь в музее ни одного живого персонажа — ни японца Христа, ни Ленина-хохла, ни вотяка Николая Чудотворца.
В конечном счете, во всех художественных спорах главным арбитром остается сам Господь, поскольку искусство есть метафора мира и его создателя, открытая всем, но понятная немногим:
Сегодня воскрес Дзэсусу Кирисито. Слушай, как млеет соловей!Воскреснув, Христос, не объясняя причин, заявил Марии-сан на латыни: «Noli me tangere!» — не прикасайся, мол, ко мне, женщина…
Центр подумал и подчеркнул важность демистификации искусства, отметил, что эротизм в творчестве сродни религиозному экстазу, так как позволяет преодолеть страх смерти и политико-дипломатической в частности. Смелая мысль, из которой я заключаю, что дипломатия как минимум есть эротическое искусство возможного.
…Время — не деньги, а рифма пространства. Безрифмие сродни безвременью… Вот с такими запросами «спотыкались», гуляя по Невскому, я и настоящий питерец, «бессемейный сирота», презиравший часы, но даже в бреду белых
— Так, мин херц, уже одиннадцать. Пора подумать о ночной молитве! — заявил друг, обласкав взглядом изящный «двойной курган» незнакомки.
— Как ты узнал? — поинтересовался я.
— Блядь гуще пошла, мин херц!
Все надоело, еду к маме! Только она знает толк в дипломатии, солениях и сибирских пельменях. Встретит, накормит, обнимет и скажет: «Сыночка моя, красавица… Дипломатик у мамы!»
С младых лет она командовала детским садом: семьдесят стерв педагогического коллектива; пятьсот воспитанников-короедов; повар-вор; худрук — певец соцреализма: снежинки, зайчики, дедушка Ленин, крейсер «Аврора»; сторож — пьяница; шефы-бездельники — «Бригада разведывательного бурения № 2»; замполит — Макаренко; муж — авиатор — «нынче здесь, а завтра там»; за забором сада — тайга с медведями, на заборе — сын — «щас буду сложные истерики закатывать». Такое заявление тянет на угрозу применения силы в международных отношениях!
С размахом отметил третью годовщину развода, а от Р.Ч. ушла жена. Сказала, что не хочет жить с декабристом… Умотала, наверное, к октябристу или другому контрреволюционному типу. Не то с горя, не то на радостях напились милости японских богов в двадцать девять оборотов:
Ты один Мне не изменишь, Вкус доброго сакэ.Люблю Р.Ч., но салат он режет слишком мелко…
Посетил Вену — изящный форпост Запада, элегантно и окончательно остановивший турецкие орды и восточные нравы на пороге старушки Европы. В облике австрийской столицы художественно воплощена идея эфемерной империи, расправившей крылышки лишь на пару-тройку веков, пока ее не добили мирные будни, вальсы и успехи психоанализа.
…Боролся с мировым злом поцелуями — защищал китайцев от американцев. Без этой добровольной помощи они вряд ли бы справились… Американцы бесновались, брызгали слюной в мою сторону как типичные представители жлобской субкультуры. Все понапрасну, руки у них коротки! Мы с китайцами шапками их закидаем; да и что с меня взять-то, кроме анализа мочи… Не пойму только, зачем эта преданность гротеску? Ведь китайская демократия стоит американской… Наверное, тоскую по Л.Ж.
Увядший цвет магнолии, Как падшая женщина, В моих руках.Никто уж не спросит в постели: «Что зайчик делает?»
…Как-то по велению Мельпомены французский актер очутился в Косово, в американской зоне оккупации. Он решился выступить перед жителями городка с многообещающим названием Гнилане. Читал Сартра в заплеванном полумраке зала. Публика, состоявшая в основном из албанской деревенщины и чернокожих янки с соседней военной базы, впервые слышала французскую речь, гудела, курила и жевала попкорн. За исключением дюжины местных эстетов, сгрудившихся в зале поближе к выходу и от греха подальше, сентенций Сартра никто не понимал. Для «избранных» этот моноспектакль приобрел особое значение. Сам я будто очистился от внетеатральной грязи и хотя бы на час прекратил играть роль шута-миротворца. К концу представления француз, пытаясь перекричать толпу, хрипел о том, что все происходящее в зрительном зале и есть подлость и мерзость лицедейства.