Вулкан жив

Кайм Ник

— Я не позволю ему втянуть меня в это, Вулкан. Я не поведу своих сыновей в очередную мясорубку ради его уязвленной гордости.

— В таком случае нам остается только надеяться, что подкрепление быстро до него доберется, ибо ни мне, ни тебе его не переубедить.

— Мы приближаемся к месту высадки. Я встречу тебя там?

Вулкан ответил не сразу, и несколько секунд его молчания показались минутами. Нумеону вспомнился их разговор на борту «Огненной кузни»: о том, что гнев Ферруса Мануса его погубит, о чувствовавшемся в Горе помешательстве и о странной тревоге перед битвой. Теперь

дурное предзнаменование этих слов маячило в сознании Погребального капитана, никак не желая отпускать.

— Да, — ответил Вулкан наконец. — Закрепимся в зоне высадки. Возможно, Феррус образумится и присоединится к нам.

— Не образумится.

— Да, наверное, ты прав.

Вулкан закрыл канал. Казалось, что на его плечи опустился груз — груз горечи и страха, только подтверждавшегося всем, что он только что услышал и почувствовал. Нумеон не мог этого объяснить.

— Прикажи всем ротам отступать к зоне высадки, — сказал ему Вулкан.

Нумеон немедленно связался с К'госи. Пирокласты почти полностью очистили траншеи от врагов, и путь назад был свободен.

В то время как повстанцы Гора отступали беспорядочно и недисциплинированно, воины Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов покидали место сражения в организованном порядке. Танки вернулись в колонну и медленно, но уверенно покатились обратно вниз по склону. Легионеры большими группами покидали почерневшие от огня траншеи, по-прежнему высоко держа знамена рот. Воинов изрядно потрепало, но твердость духа они не утратили. Мертвые и раненые были тут же: их тащили или несли еще стоявшие на ногах братья. Это был великий исход; это был черно-зеленый океан войны в отливе, как обломки кораблекрушения, оставляющий после себя тела врагов.

Большинство фортификаций было уничтожено. Огромные участки вскрытых земляных укреплений походили на гниющие раны. На шипы, усеивавшие насыпи, были насажены тела: в мутно-белом, артериально-красном, кричаще-пурпурном. Это зрелище было свидетельством братоубийства, повторенного тысячекратно, и именно это зрелище задержало Вулкана, уже собиравшегося покинуть поле боя.

— Это не победа, — тихо сказал он. — Это смерть. Это разрушение всех уз. И мы будем нести на себе отпечаток этой войны еще многие поколения.

В северной части Ургалльской низины новое море готовилось хлынуть вперед и унести людские останки прочь.

Напротив лагеря Саламандр, представлявшего собой всего лишь окруженное десантными кораблями поле, располагались Железные Воины. Четвертый легион, облаченный в стально-серую броню с черно-желтыми шевронами, выглядел сурово и непреклонно. Чтобы укрепить северный участок склона, они возвели баррикаду из сведенных вместе бастионов-кораблей. Позади нее гигантские пушки смотрели в серое от пепла небо. Впереди нее располагался ряд танков, отмеченных мрачным символом в виде черепа в металлическом шлеме. А перед ними стояли многотысячные когорты Железных Воинов. Они держали оружие на изготовку и молчали, и жизни в них, казалось, было не больше, чем в автоматонах.

Во временном лагере, материализовавшемся для помощи раненым и сохранения погибших, сновали воины. Силами рабочих команд из технодесантников и сервиторов образовались ремонтные площадки

для танков. Под защитой массивных «Грозовых птиц» устроили многочисленные триажные станции, в то время как отсеки некоторых «Громовых ястребов» служили пунктами оказания неотложной помощи. Боеспособные воины приводили в порядок броню и оружие.

Квартирмейстеры проверяли запасы, восполняя боекомплекты и снаряжение, где могли. Командиры реорганизовывали свои отряды с учетом потерь. Низшие чины и советники зачитывали строевым офицерам краткие рапорты, а знаменосцы выполняли роль сборных пунктов: весь Вексиллярий задействовали в организации второй атаки.

Ни один легионер Восемнадцатого не стоял спокойно.

Однако Железные Воины — вся выстроившаяся на северном склоне армия — хранили молчание и, заняв свои места, больше не двигались.

Главный апотекарий Сен'гарис связался по воксу с командными инстанциями, включая Вулкана и Погребальную стражу, и пожаловался, что ему не отвечают на просьбы о помощи — в частности, медицинской.

Нумеон почувствовал, как мрачная тишина, какая бывает, когда буря уже затмевает солнце, опустилась на всю Ургалльскую низину; между тем капитан Рал'стан из Огненных змиев поднял кулак, салютуя своим железным союзникам.

Никто не ответил на его приветствие. Только развевающиеся на ветру знамена указывали на реальность Четвертого легиона.

— Почему они нас игнорируют? — прямо спросил Леодракк.

Вулкан смотрел в сторону своего брата, Пертурабо. Железный Владыка ответил на буравящий взгляд Владыки Змиев таким же взглядом.

— Потому что нас предали… — неверяще сказал Вулкан с ужасом, на глазах обратившимся в гнев. — К оружию!

Ему ответили более десяти тысяч орудий, принадлежащих союзникам, но направленных в его сторону с предательским намерением.

Глава 25 Воссоединение

Битва давно закончилась, и враг уже был вне досягаемости нашего оружия, но большинство из нас так и не вернулось с Ургалльской низины. Даже те немногие, кому удалось вырваться, — даже они ее не покинули. Они там до сих пор. Все мы там до сих пор — сражаемся за свою жизнь.

Неизвестный легионер, выживший в резне на Исстване-V

Дело выглядело плохо. Иначе и сказать нельзя. Очень плохо. Нурт доставил проблем, но куча гроксового дерьма, в которой Грамматикус очутился сейчас, имела кардинально иные размеры. И этот ксенос вдобавок. Не Слау Дха и не Гахет. И определенно без связей с Кабалом. Совершенно новый игрок, эльдар с намерениями столь же таинственными, как его личность.

А еще Олл.

Но сейчас не было времени о нем беспокоиться. Грамматикус сделал в этом направлении все, что мог, пусть старый друг и не хотел, чтобы с ним контактировали; но разве у него был выбор?

Вселенная вдруг стала совсем тесной, а Грамматикус неведомым образом оказался в самом ее центре, под пристальным взглядом всех заинтересованных сторон. У насекомых на предметном стекле микроскопа было больше личного пространства. Он вдруг вспомнил Анатолийский улей и пожалел, что ему не позволили умереть в Объединительных войнах.