Вурдалакам нет места в раю
Шрифт:
Волшебный напиток Курдюма оказался настоян на перечной мяте и листьях смородины. Хозяин налил, не скупясь, медную чарку с рельефными львиными головами на выпуклых боках. Горячий глоток скатился по горлу в желудок, устроив пожар. Тушить пожар Курдюм предложил малосольными огурцами, щедрыми ломтями копченого сала и жареной на вертеле олениной.
Горихвост смаковал пахучее сало и мысленно сравнивал его с лесной зайчатиной, которую он варил в котле в своей дикой землянке. Зайчатина – лучшее, что он мог добыть на природе, вся остальная еда была гораздо скуднее. Нет, все же нельзя не признать: деревенская жизнь сильно выигрывает по сравнению с лесной.
А
– Никогда б не подумал, что покорешусь с вурдалаком, – шелестел мельник, обнимая бутыль, как подругу. – Любопытство меня распирает, да стесняюсь спросить. Вот, к примеру, касаемо женского полу. Тебя на кого больше тянет: на баб, али, может быть, на волчиц?
– Дурак! – рявкнул сгоряча Горихвост.
– Чего сразу: дурак? – обиделся мельник. – Я же со всей душой. Не могу видеть, как ты томишься один-одинешенек. Кто же еще пособит, как не верный дружок? Хочешь, подыщем тебе ладную сучку? Такую, с которой забудешь о всех печалях.
– Вот себе ее и оставь. Я тоже в дружбе толк понимаю. Не стану у приятеля любовницу уводить.
– Ты только шепни мне, Горюня! – не слушая, придвинулся к нему Курдюм. – У нас на селе и бабы, и суки – все, чего только душа пожелает. Вот про конюха, допустим, болтают, будто он до кобыл сильно охоч. И по ночам, когда никого рядом нет, он лезет к кобыле в стойло, подставляет сзади стремянку, и…
– Заткнись! Не хочу дальше слушать! – мотнул головой Горихвост.
– Ну, как знаешь. Дело хозяйское. Просто имей в виду: чего бы ни захотел – все можно устроить, – доверительно шепнул мельник.
Горихвост потерял чаркам счет. В конце концов, выпитое начало проситься наружу, и Курдюм выпустил его на двор. Синие сумерки сменили прозрачный вечер. Небо затянуло тучами, сквозь которые проглядывал серебряный рубль луны. Не заботясь о хозяйском имуществе, Горихвост пустил струйку на гладкие булыжники, которыми были вымощены дорожки между мельницей, амбаром и хлевом. Ясный месяц заливал двор умопомрачительным светом, и по старой привычке захотелось повыть.
Горихвост натянул порты, кое-как застегнул пряжку ремня – почему-то она никак не хотела застегиваться, хотя дело вроде нехитрое – и в полный голос затянул песню дикой печали.
«У-у-у! Е-э-э!» – разнеслось над окрестностями, залитыми призрачными лучами. Курдюм мячиком скатился по ступенькам крыльца, схватил его подмышки и потащил в дом.
– Горюня, замолчи, ради всего святого! – горячо зашептал он. – В деревне не знают, что ты у меня. Услышат – придут по твою душу с вилами и топорами, тогда нам обоим несдобровать.
– Пусть приходят! – заплетающимся языком гаркнул Горихвост. – Я их на кусочки порву! А после в муку смелю на твоих жерновах. Ты мне поможешь?
– Помогу-помогу, – бормотал Курдюм, затаскивая его на крыльцо. – Только сейчас отдохни. День был тяжким. Ляг на лавку и спи. Я тебе постелю.
– Спать? В такую душевную ночь? Ты рехнулся! – едва ворочал языком Горихвост. – Пошли в деревню, к бабам и мужикам. Повеселимся, песенки попоем!
– Вот они спустят на тебя псов – тогда и повеселишься, – бормотал Курдюм, пытаясь запихнуть его в низкий дверной проем. – А как привяжут к столбу и костер разведут под хвостом – так и песенки запоешь.
– Да
– Мертвого мож и полюбят, а живого – уж очень я сомневаюсь.
– Полюбят, коли увидят, на что я способен! – гомонил Горихвост, отказываясь пролезать в дверь. – Вот сделаю ради них что-то такое… что-то большое… что они сразу охнут и все поймут…
– Глупость большую ты сделаешь…
– Нет, не глупость! А подвиг! Да, подвиг! Если б ты только знал, друг мой Курдюм, на какие подвиги я способен!
– Уж в этом я не сомневаюсь. В сильном подпитии ты и на подвиг способен, и на любую другую дурь. Сначала проспись, а после решишь, как дальше быть.
– Я уже решил! – заявил Горихвост. – Иду на деревню, немедля! Дела у меня там кой-какие…
Он вырвался из цепких объятий Курдюма и выкатился в распахнутые ворота на поле, залитое лунным сиянием.
14 вересня
Если б вы знали, как тяжела жизнь вурдалака в первобытном лесу! Тогда не смеялись бы над Горихвостом, который брел, сильно пошатываясь, в сторону Грязной Хмари. Путь его лежал через Девичье поле, медовые травы на котором уже были скошены. Справа, у берега тихой Шерны, высились грозные истуканы Ветхого капища. В темных провалах между ними сверкали загадочные огоньки, как будто какой-то тайный идолопоклонник и теперь устраивал ночные гулянки в честь богов, давно покинувших этот мир. Слева мычала скотина на господской усадьбе, где отдыхал новый князь, присланный на нашу голову из столицы. Вот чего не жилось ему в своих городских теремах, в надежной кремлевой крепости, среди бояр и прислуги? Какой черт понес его на край света, к Дикому лесу, где гуляет нечистая сила?
Деревенские избы пускали в небеса струйки дыма, которые тянулись ввысь и смешивались с темными облаками. За ними мелькали светильники в стрельницах Сторожевой башни, что стояла у кромки леса и охраняла покой людей. Там теперь жил воевода Видоша, новый хозяин села – еще один начальник, леший побрал бы их всех. От Сторожевой башни до покинутой всеми избы Дедослава тянулось широкое конопляное поле – еще не убранное. Толстые стебли конопли тянулись на полтора человеческих роста и были похожи то ли на лес, то ли на хитрый лабиринт, в котором легко затеряться и забыть, кем ты был, пока не вошел сюда.
Но настоящий лес вставал темной громадой еще дальше – к югу, за селом. Вот где угнездилась нечисть! Гориховост знал это лучше всех – лес давно стал его домом. Мельница Курдюма стояла от него далеко, на берегу мелкой Змейки, что тихо журчала, впадая в Шерну. Подданные Лесного царя редко забирались в такую даль, особенно после того, как владыка людей заключил с царем ряд – не соваться друг к другу. Никому и в голову не придет, что на мельнице прячется вурдалак.
Но сейчас ноги сами несли Горихвоста к деревне, на отшибе которой темнела изба его деда. Он нарочно не стал прятаться в коноплянике, густой стеной окружавшем село. Вместо этого он попер напролом, выбрав тропу между деревней и господской усадьбой. Через околицу он перемахнул, не доходя до Сторожевой башни, и во весь рост, не скрываясь, двинулся по главной улице, освещенной в этот ночной час одним только месяцем, робко выглядывающим из-за туч. Сонные псы мигом повскакали и принялись рваться с цепей, заливаясь испуганным лаем.