Введение в чтение Гегеля
Шрифт:
Но вернемся к тексту.
Противопоставив наличное-Бытие, или Пространство, Самости, или Времени, Гегель уточняет природу того и другого. Он начинает с Пространства (р. 563, 11—15-я строки /с. 433, 18—14-я строки снизу/):
«Это последнее [упомянутое последним] становление духа, [а именно] природа, есть его живое непосредственное становление; она [Природа, т. е.], отрешенный дух, в своем наличном бытии есть не что иное, как это вечное отрешение от своего устойчивого существования (Bestehens) и движение [-диалектическое], восстанавливающее субъект».
Sein, или Пространство, — это Природа, лишенный сознания природный Мир. И этот Мир вечен в том смысле, что он вне Времени. Природа — это «ewige Entausserung» /вечное отчуждение/ Духа. Здесь все еще есть становление (Werden), или движение; но, как и у Декарта, речь идет о вне-временном, или геометрическом, движении; природные изменения (биологическое становление) не преобразуют сущности Природы, которая, стало быть, вечно остается равной себе самой.
Гегелевский «Реализм», следовательно, не только онтоло- гичен, но и метафизичен. Природа независима от Человека. Будучи вечной, она существует до и после него. Именно в ней он рождается, как мы только что видели. И как мы сейчас увидим, Человек, который есть Время, исчезает тоже в пространстве Природы. Ибо Природа переживает Время1.
чины менять основания (истинные), на которых строится его познание Мира и себя самого. Но все остальное может сохраняться неопределенно долго: искусство, любовь, игра и т. д., и т. д.; короче, все то, что делает Человека счастливым. — Напомним, что эту гегелевскую тему, среди многих других, подхватил Маркс. Собственно История, в которой люди («классы») борются между собой за признание и, трудясь, воюют с Природой, названа у Маркса «Царством необходимости» (Reich der Notwendigkeit); по ту сторону (jenseits) этого царства есть «Царство свободы» (Reich der Freiheit), в котором люди (при полном взаимном признании) больше не борются и трудятся минимально (поскольку Природа окончательно покорена, т. е. приведена к согласию с Человеком). Ср.: «Капитал», книга III, глава 48, конец второго абзаца параграфа III.
Примечание ко второму изданию.
Текст этого примечания (р. 434) двусмыслен, если не противоречив. Если допускается «исчезновение Человека в конце Истории», если утверждается, что «Человек продолжает жить в качестве животного », с уточнением, что «тот, кто исчезает , это собственно Человек», то нельзя сказать, что «все остальное сохраняется неопределенно долго: искусство, любовь, игра и т. д.». Если Человек снова становится животным, его искусства, любови, игры и прочее также должны снова стать чисто «естественными». В таком случае пришлось бы допустить, что после конца Истории люди строили бы здания и создавали произведения искусства точно так же, как птицы вьют гнезда, а пауки ткут паутину, они исполняли бы музыку по примеру лягушек и кузнечиков, играли бы, как играют щенки, и занимались любовью так, как это делают взрослые звери. Но вряд ли можно сказать, что все это «сделало бы Человека счастливым». Надо было бы сказать, что пост-исторические животные вида Homo sapiens (которые будут жить при изобилии и в полной безопасности) будут довольны своим художественным, эротическим, игровым поведением, поскольку, по определению, они будут им довольны. Но это не все. «Окончательное уничтожение собственно Человека» означает также окончательное исчезновение человеческой Речи ( Логоса) в собственном смысле. Животные вида Homo sapiens реагировали бы посредством условных рефлексов на звуковые или зрительные сигналы, и их, так сказать, «речь» ничем бы не отличалась от «языка» пчел. Тогда исчезли бы не только Философия или поиски дискурсивной Мудрости, но и сама Мудрость, ибо пост-исторические животные не могли бы «познавать [дис- курсивно] Мир и самих себя».
В то время, когда я писал это Примечание (1946 год), возвращение Человека в животное состояние не казалось мне столь уж немыслимым в качестве некой перспективы (впрочем, более или менее близкой). Но вскоре (в 1948 году) я понял, что гегелевско-марксистский конец Истории уже не будущее, но настоящее. Наблюдая происходящее вокруг и размышляя о том, что происходило в Мире после Йенской битвы, я понял, что Гегель был прав, видя в ней конец собственно Истории. В этой битве и посредством этой битвы авангард человечества виртуально достиг предела и цели, т. е. конца исторического развития Человека. То, что происходило потом, было лишь распространением универсальной революционной власти, учрежденной во Франции Робеспьером-Наполеоном. Со строго исторической точки зрения следствием обеих мировых войн и сопровождающих их больших и малых революций было лишь то, что отстающие окраинные цивилизации стали равняться на наиболее передовые (реальные или виртуальные) европейские исторические позиции. Если советизация России и коммунизация Китая это не то, что демократизация имперской Германии (посредством гитлеризма) или обретение Того независимости, читай самоопределение Папуа, то это исключительно потому, что советско-китайская версия робеспьеровского бонапартизма заставляет Европу быстрей искоренять многочисленные остатки своего до-революционного прошлого. Впрочем, ныне североамериканские отростки Европы управляются с этим быстрее, чем сама Европа. Даже можно сказать, что с определенной точки зрения США уже достигли конечной
В результате нескольких ознакомительных поездок (с 1948 по 1958 год) в США и в СССР у меня сложилось впечатление, что если американцы похожи на разбогатевших советско-китайцев, то это потому, что русские и китайцы — всего лишь пока еще бедные американцы, впрочем, вступившие на путь быстрого обогащения. Все это привело меня к заключению, что American way of life есть образ жизни, свойственный пост-историческому периоду, и что настоящее Соединенных Штатов это прообраз «вечного настоящего» всего человечества. Так, возвращение Человека к животному представилось мне уже не возможностью в будущем, но действительностью в настоящем.
Я радикально поменял свое мнение на этот счет вследствие недавней поездки в Японию (1959 год). Там я мог наблюдать единственное в своем роде общество, поскольку только оно обрело опыт почти трехсотлетнего существования в периоде «конца Истории», т. е. в отсутствие гражданских и внешних войн по причине ликвидации «феодализма» простолюдином Хидейоши и искусственной изоляции страны, задуманной и осуществленной его знатным преемником Ийеасу. Так вот, жизнь знатных японцев, которые перестали рисковать ею, даже на дуэли, и при том не начали работать, была не чем иным, как животной жизнью.
Японская «пост-историческая» цивилизация сложилась на путях, прямо противоположных «американскому пути». Несомненно, в Японии раньше не было ни Религии, ни Морали, ни Политики в «европейском», или «историческом», смысле этих слов. Но Снобизм в чистом виде создал там такие формы отрицания «природных», или «животных», данностей, которые по эффективности далеко превосходят те, которые были порождены — в Японии или где-либо еще — «историческим» Действованием, т. е. Борьбой (войнами и революциями) и вынужденным Трудом. Конечно, такие недосягаемые вершины снобизма, как театр Но, чайная церемония и искусство составления букетов цветов, были и остаются исключительно достоянием знатных и богатых. Но вопреки сохраняющемуся экономическому и социальному неравенству все без исключения японцы в настоящее время живут в системе совершенно формализованных, т. е. полностью лишенных какого-либо «человеческого», в смысле «исторического», содержания, ценностей. Так, в конце концов, любой японец в принципе способен совершенно «бескорыстно», из чистого снобизма, покончить с собой (при этом самолет или торпеда прекрасно заменят классический самурайский меч), и это самоубийство не будет иметь ни-Sein, или Raum /Пространство/, — это вечная, иначе вне-временная Природа. Что же касается противоположенной ей Selbst /Самости/ (т. е. Человека), или Zeit, то это не что иное, как История.
Вот что говорит Гегель (р. 563, 16—20-я строки /с. 433, 13—10-я строки снизу/):
«Другая же сторона его [Духа] становления, история, есть знающее, опосредствующее себя становление — дух, отрешенный (an) во времени; но это отрешение есть точно так же отрешение от себя самого; негативное (Negative) есть негативное себя самого.»
Selbst /самость/, т. е., собственно говоря, Человек, или свободный Индивид, есть Время; и Время есть История и только История. (Которая, впрочем, представляет собой «das wissende Werden», «знающее становление» Духа, т. е. в конечном счете философскую эволюцию). И Человек — это главным образом Отрицание, ибо Время есть Становление, т. е. уничтожение /aneantissement/ Бытия, или Пространства. Человек, стало быть, являет собой ничтожещее Ничто /ип Neant qui neantit/, которое удерживается в Бытии (пространственном), только уничтожая бытие, и эта Негация и есть Действие. Но если Человек представляет собой Негативность, т. е. Время, то он не вечен. Он рождается и умирает в
какого отношения к риску жизнью в Борьбе, ведущейся ради достижения каких-либо «исторических» ценностей, имеющих определенное социальное или политическое содержание. Это, как кажется, позволяет думать, что недавно начавшееся взаимодействие Японии и западного Мира в конце концов приведет не к ре-варваризации японцев, а к «японизации» западных людей (включая русских).
Поскольку ясно, что ни одно животное не может быть снобом, то весь «японизированный» пост-исторический период будет сугубо человеческим. И значит, невозможно «окончательное уничтожение собственно Человека», пока будут существовать животные вида Homo sapiens , могущие служить «естественным» субстратом тому, что есть собственно человеческого в людях. Но, как я уже говорил выше в Примечании, «животное, которое живет в согласии с Природой, или наличным-Бытием», это живое существо, в котором нет ничего человеческого. Чтобы остаться человеком, Человек должен быть «Субъектом, противопоставленным Объекту», даже при том, что уже нет «отрицающего данности Действования, или Ошибки». Что означает, что, говоря отныне вполне адекватно обо всем, что ему дано, пост-исторический Человек должен по-прежнему отделять «формы» от их «содержания», но уже не затем, чтобы действием транс-формировать это последнее, но с тем, чтобы противопоставить себя самого в качестве чистой «формы» себе самому и остальным, взятым в качестве каких угодно «содержаний».